Если Макс Мюллер называл мифологию «болезнью языка», то можем ли мы назвать культуру «болезнью человечества»? Здесь также речь пойдет об имитации как основном негенетическом способе передачи знаний, которым обладает не только человек, но и другие животные.
В эпоху Просвещения термин «естественная религия» понимался буквально как «религия разума» и стал синонимом такого внеконфессионального течения, как деизм. О естественной религии спорили философы, теологи, публицисты и деятели культуры, некоторые противопоставляли ей «религию веры» и «религию чувства», и в конце концов религия одного лишь только разума не смогла пережить романтический поворот в культуре и расцвет эмпирических наук. В XIX столетии мало кто уже говорит о естественной религии, хотя сохраняется другой популярный концепт — естественная теология. Она становится в некотором смысле импульсом для возникновения науки о религии, но в итоге уходит на второй план, делается отдельным философским учением.
На этом пути неизбежны трудности, провалы, неудачи и приближение к самим рубежам научного объяснения, которое заставляет вернуться на несколько шагов назад. Но кое-какое расстояние уже пройдено
Вообще, в популярной культуре можно найти большое количество разных неологизмов (типа итсизм, игностицизм, апатеизм и т. д.), выражающих оттенки религиозной самоидентификации.
Иногда люди верят в Бога или в «высшие силы», но не соотносят себя с какой-то определенной религией. В научной терминологии они называются «религиозно неаффилированные», то есть не принадлежащие какой-то религиозной традиции, и их обычная жизнь часто не связана с какими-то религиозными ритуалами. Другие могут называть себя агностиками. Этот термин введен в научный оборот биологом и популяризатором науки Томасом Хаксли в XIX веке [4] и означает, что человек не верит в Бога или богов, но и не отрицает Его/их существование, признаваясь, что это знание ему недоступно. Так, например, философа Иммануила Канта иногда называют агностиком, потому что он считал, что человеческий опыт ограничен и мы никогда не сможем получить достоверное эмпирическое знание о Боге или о том, что Его нет.
Я верю Эмилю Дюркгейму, когда он говорит, что ложных религий не бывает. Любая из них соотносится с реальностью и отвечает условиям человеческого существования
В 1870 году немецкий ученый Макс Мюллер в лекции по религиоведению говорил:
В наши дни почти невозможно говорить о религии, не обидев кого-нибудь. Некоторым религия кажется слишком священным предметом для научного изучения, другие ставят ее в один ряд с алхимией и астрологией, считая, что она сплетена из ошибок и галлюцинаций, недостойных внимания ученого [1].
Сто пятьдесят пять лет спустя эти слова все еще актуальны. О религии действительно чрезвычайно сложно говорить, и, наверное, это один из самых загадочных и сложных феноменов человеческой культуры.
Конечно, я не хочу сказать, что только в XIX веке человек начал размышлять о том, как и почему возникла религия. Все это уже было у древних греков (как и многие другие научные и философские проблемы). К примеру, Диоген Лаэртский сообщает нам о Ксенофане, который открыто критиковал богов и религию. Он говорил, что люди придумали богов, поэтому те так похожи на них самих, и, мол, если бы у лошадей тоже были боги, они, соответственно, были бы похожи на лошадей. Теорию «заговора правителей и священников» тоже придумали очень давно. Секст Эмпирик приводит стихи из драмы «Сизиф» афинского тирана Крития, в которой рассказывается, как некий разумный законодатель изобрел богов, чтобы люди под страхом божественного наказания не нарушали законы. Иногда в литературе эту драму приписывают Еврипиду. В IV веке до н. э. появилась другая известная гипотеза происхождения религии, придуманная философом Евгемером. Он считал, что боги и различные мифологические персонажи раньше были обычными людьми, но со временем, благодаря легендам об их заслугах, стали обожествляться, так и возник религиозный культ.
Многие философы находили источник религии в страхе перед явлениями природы или в более сложных психологических явлениях. Философ Людвиг Фейербах считал, что религия имеет абсолютно антропологические основания: она есть только у человека, потому что он обладает сознанием и самосознанием, а Бог, по его словам, — это как бы некоторая объективация человеком самого себя: «Сознание Бога есть самосознание человека, познание Бога — самопознание человека» [46] и «Откровение божье есть только откровение человеческой природы» [47]. Фейербах считал, что религия происходит из особенностей восприятия себя и окружающей среды, страха и любопытства перед силами природы, и поскольку у нее такие естественные истоки, то она есть нечто психологическое, иррациональное, чувственное.
В XIX веке религия становится сферой сверхъестественного (supernatural), понимаемого буквально как сверхприродное, недоступное эмпирическому исследованию. Мы могли убедиться в этом на примере феноменологического движения. Священное, будучи предметом необъяснимым и неприкосновенным, всегда хранит в себе тайну, недоступную для научного внешнего изучения, и может быть постигнуто только во внутреннем опыте. Однако диалог религии и науки не завершается на этом разграничении, последняя продолжает «расколдовывать мир», в том числе предпринимая попытки препарировать саму религию. Социолог Макс Вебер в лекции студентам Мюнхенского университета провозглашает следующее:
…мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов [45].
На чем здесь можно сосредоточить внимание, так это на том, что в европейской культуре XIX столетия произошло смещение религии из публичной сферы в приватную. В этот период религиозная вера, как говорят социологи, постепенно становится частным делом каждого индивида, она снижает влияние на политическую сферу и отделяется от государства. Такой процесс в социологии называется секуляризацией, то есть, проще говоря, это возникновение светского публичного пространства. В результате этого процесса мы наблюдаем, как европейская культура снова разделяется на две области — религиозное и светское. Это разделение, похожее на то, о котором говорили феноменологи религии — священное и профанное, — но применимое к социальной сфере, как будто более «приземленное».
