Мы знаем и другого Рильке, — подобного слабому цветку, прихваченному весенними заморозками: отчаявшегося и потерянного, без какого либо духовного ориентира в жизни, «мертвеца в заброшенном склепе», «блудного сына», шатающегося по уродливым закоулкам Парижа, а ещё как отвернувшегося от мира, замкнувшегося в себе творца — с «сердцем, превратившемся в лёд», — молчальника военной поры.