Ума разрыдалась, закрыла лицо ладонями. Женские добродетели, которые она могла предложить, ему были не нужны, Кембридж научил его желать большего — ему требовалось быть уверенным, что от него ничего не утаивают, ему требовалась женская душа в обмен на крохи доброты и терпения. Мысль эта ужаснула ее. Это же покорность, выходящая за рамки любых приличий, за пределы ее воображения. Она даже помыслить о таком не могла. Все что угодно, только не рабство.