Вечерело, туман сгущался. В воздухе витало необъяснимое ощущение, словно затевается какое-то крупное дело, куда будут втянуты все. На Хитровке это всегда чувствовалось. Все начинали говорить приглушённо, выпивать без того, чтобы сообщить, за что, уменьшалась статистика побоев жён и марух, не так яростно просили милостыню и не так остро перчилась «собачья радость», всё опреснялось. Повсюду разливался ощутимый фосфен непоправимого, хотя здесь почти всякий шаг едва ли был поправим.