дальнейшее происходило для меня как в тумане. С первых же аккордов группа понеслась на убойном ритме. Потом, на записи с пульта, обнаружилось, что то, что мы играли, музыкой назвать можно было очень с большой натяжкой. Какой-то сплошной самолетный рев, в котором прединфарктно и на пределе сил пульсировал мой сумасшедший, почти невменяемый вокал. Слов разобрать было невозможно. Ясно только одно: человек ревет, как раненый бык в порыве экзистенциального отчаяния.