Все люди в церкви опять глядели на её красные башмаки, все портреты — тоже. Карен преклонила колена перед алтарём, и золотая чаша приблизилась к её устам, а она думала только о своих красных башмаках, — они словно плавали перед ней в самой чаше.

Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть «Отче наш».