Князь (остановившись и обернувшись). От чего мне вас избавить? Муромский. Я вам говорю: от ваших судов и от вашего губительного судопроизводства. Князь. Я тут ничего не могу — это Закон. Муромский. Да что вы все говорите — Закон, Закон, вы посмотрите, в чьих он руках? — вон у Палача в руках Закон-то — Кнут! Князь (вспыхнув). А-а-а-а — какое вы имеете право так рассуждать? Муромский. Имею! — и неотъемлемое. Князь (с иронией). Вот как! — какие же у вас на него, господин капитан, патенты? Муромский. А вот они! (показывает свои волосы). Да вот мое сердце (показывает на сердце); да мои терзания… слезы… истома… разорение всей моей семьи — вот мое право — да есть еще и выше!!.. Князь. И еще!.. не довольно ли? Муромский. Нет, не довольно! Дочь я свою защищаю!!.. Вот мое право, вот мои патенты; вы их читать-то умеете? Князь (голос несколько дрожит). Хорошо, даже красноречиво; только я просительского красноречия, сударь, не признаю. Муромский. Отчего же так? Князь. Оттого, что тут плута от честного не отличишь. Муромский. Не отличите? Князь (несколько улыбаясь). Нет-с, не отличу. Муромский (резко). Так вы места вашего не занимайте.
Иван Сидоров. Верьте Богу, так. Да вы слышали ли, сударь, какой в народе слух стоит? Муромский. Что такое? Иван Сидоров. Что антихрист народился. Муромский. Что ты? Иван Сидоров. Истинно… и сказывал мне один старец. Ходил он в дальние места, где нашей, сударь, веры есть корень. В тех местах, говорит он, до верности знают, что антихрист этот не то что народился, а уже давно живет и, видите, батюшко, уже в летах, солидный человек. Муромский. Да возможно ли это? Иван Сидоров. Ей-ей. Видите — служит, и вот на днях произведен в действительные статские советники — и пряжку имеет за тридцатилетнюю беспорочную службу. Он-то самый и народил племя обильное и хищное — и все это большие и малые советники, и оное племя всю нашу христианскую сторону и обложило; и все скорби наши, труды и болезни от этого антихриста действительного статского советника, и глады и моры наши от его отродия; и видите, сударь, светопреставление уже близко
Я благодарю публику за такой лестный для меня приговор, я приветствую ее с этой ее зачинающеюся самостоятельностию, — и ныне мое искреннее, мое горячее желание состоит лишь в том, чтобы и это мое Дело в том же трибунале было заслушано и тем же судом судимо.
Пора и ему освободиться от литературной бюрократии. Пора, пора публике самой в тайне своих собственных ценных ощущений и в движениях своего собственного нутра искать суд тому, что на сцене хорошо и что дурно.
что я имею под рукою факты довольно ярких колеров, чтобы уверить всякое неверие, что я ничего невозможного не выдумал и несбыточного не соплел. Остальное для меня равнодушно
