В ребенка надо вкладывать, — говорила бабушка. — Вкладывать вкусности, сюрпризы, подарки, поездки к морю… Вкладывать в ребенка надо побольше чудесного и приятного, а не трясти у него перед носом учебниками и нотными тетрадками!
Человек вообще не успевает повзрослеть — жизнь слишком короткая. Человек успевает только научиться есть не пачкаясь, ходить не падая, что-то там делать, курить, врать, стрелять из автомата или, наоборот, лечить, учить… Все люди — дети. Ну почти все. Только они об этом не знают.
На даче я дружила с речкой. Речка у нас маленькая, совсем не знаменитая, и почти никто не знает, как ее зовут. У нее крупный рыжий песок и продолговатые ракушки. Когда мне становилось грустно или мама долго не приезжала, я приходила к речке и знала, что она меня понимает, жалеет и всегда на моей стороне. И я тоже ее жалела. Например, за то, что в нее сбросили ненужный памятник. Она же все-таки не помойка. И она ничего, промолчала, стерпела, течет себе дальше.
В ребенка надо вкладывать, — говорила бабушка. — Вкладывать вкусности, сюрпризы, подарки, поездки к морю… Вкладывать в ребенка надо побольше чудесного и приятного, а не трясти у него перед носом учебниками и нотными тетрадками!
Если мы оба понимаем, что справедливости на свете нет, значит, детство кончилось. Мы оба взрослые, что ли? — спросил я.
— Наверно, — серьезно сказала Саша.
— Тогда давай поженимся? — предложил я.
Я уже давно понял, что жениться все равно придется, чтобы родители не волновались и не ставили мне в пример какого-нибудь там Вовочку, у которого уже сто детей… А ведь жениться надо на ком-то хорошем, нормальном, кто тебя понимает. И еще неизвестно, повстречается ли мне кто-то путный в будущем. Поэтому надо сразу, уже сейчас зарезервировать Сашу Мурину, как авиабилет.
Другие некоторые взрослые скажут, как это нехорошо — писать про маму, что она так непедагогично себя вела, учила врать, ай-яй-яй… Но ведь так и не научила. Именно поэтому мои истории — честные. Это честные истории, понятно? Не нравится
Некоторые взрослые, конечно, скажут — да не может такого быть, чтобы мама учила врать! Может. Может! И в моей жизни полно такого, чего быть никак не может, а оно было и есть.
пивом или чаем и разговорами. Так вот, дружок! Если тебя просят посидеть с младшими братьями и сестрами или помочь, а ты не хочешь, — обязательно посиди или помоги. Но посиди и помоги так, чтобы больше уже не просили
Машинки — вот это да, это я понимаю… Но все говорят: «Ты же девочка!» И дарят мне больших пластмассовых кукол. Их полагается пеленать. Пеленать у меня не получается, и девчонки в детском саду смеются надо мной. Еще я лохматая, рыжие волосы не хотят сидеть в косичках, как туго их ни заплетай. К тому же я медленнее всех ем, последняя остаюсь за столом, воспитательницы злятся и грозятся кормить меня кривой ложкой. Страшно…
Папа, — спросила Оля вечером после велопоезда, — а кто разломал мостик через речку, чтобы в Вишнево было невозможно проехать? Кто разрушил магазин и заколотил аптечный пункт? Кто оставил старушек одних, без лекарств и без помощников? Фашисты? Враги нашей Родины? — Главные враги нашей Родины, доченька, — лень, дурость и равнодушие, — сказал папа довольно строго. — Это самые опасные враги, потому что они живут у людей в головах и в душах. Эти враги заставляют тетю Свету с дядей Борей из восемнадцатого дома с утра пить пиво вместо того, чтобы навести порядок в избе или хотя бы причесаться. Эти враги заставляют людей бить стекло на берегу озера, мусорить, ругаться черными словами. А ад
