Современная финансовая система развитых стран с ее безграничной эмиссией и отсутствующей инфляцией, стремительно увеличивающимися обязательствами правительств и проваливающимися в зону отрицательных значений процентными ставками выглядит иррациональной и неустойчивой.
финансовое ведомство, ни ФРС не руководствовались целью разорить ресурсодобывающие экономики, повышая ставки в 1978–1980 гг. в надежде обуздать инфляцию; естественно вызванный благоприятными условиями инвестиций приток вложений в американские ценные бумаги в начале 1980-х позволил администрации Р. Рейгана снизить налоги и ускорить технологическую революцию.
Радикально изменился и торговый баланс страны: профицит в торговле товарами в сумме с $2,6 млрд в 1970 г. сменился дефицитом в $67,1 млрд в 1983-м — причем 75% этого изменения были обусловлены исключительно фактором роста стоимости импорта нефти и нефтепродуктов
Таким образом, глобализация распадется на «информационно-смысловую» и «материальную», причем вторая будет постоянно сталкиваться с проблемами, обусловленными сокращающимися доходами сырьевых экономик и необходимостью поддерживать высокий уровень инвестирования — все это будет способствовать тому, что кредитные пузыри в XXI в. мягко переместятся из развитого мира в развивающийся
Используя свои финансовые возможности и свое политическое влияние для «привязывания» своих соседей, западные державы будут гораздо более независимы от периферийных стран, которых в относительно недалеком будущем могут ждать очень тяжелые времена [695].
на нефть до $140/баррель летом 2008-го — все это было своего рода данью глобализации и создавало у стран периферии обманчивые ощущения того, что индустриальный Китай сможет обогнать Соединенные Штаты, а сырьевые Россия и Саудовская Аравия — обеспечить свое процветание за счет сверхдорогих нефти и газа, а все они вместе, если потребуется, «припрут» Америку «к стенке», начав шортить доллар и сбрасывать облигации федерального казначейства. Все это, однако, сегодня выглядит самообманом. В условиях масштабного кризиса, начало которого мы наблюдали в 2020 г., хорошо заметны совершенно иные моменты.
Если сравнить прирост американской экономики в 2011–2016 гг. ($3,71 трлн) с общим увеличением кредитной массы (приростом государственного долга, обязательств корпораций и домохозяйств в сумме $15,6 трлн) [251], окажется, что кредиты росли почти в 4,2 раза быстрее, чем добавленная стоимость в экономике. Это означает, на мой взгляд, не то, что Америка вступила в этот период в полосу своего «окончательного кризиса», а скорее то, что новый механизм роста оказался намного более устойчивым и привлекательным, чем предполагался изначально. Я бы сказал даже, что время, наступившее после 2010 г., стало периодом привыкания к диссоциации экономического роста и его традиционных предпосылок как к некоей новой нормальности — хотя при этом во многих странах оставались силы, стремившиеся к восстановлению (хотя бы на словах) прежних закономерностей и пропорций (именно с такими лозунгами к власти пришел Д. Трамп — и, надо признать, первые годы его правления были ознаменованы явным сдвигом в сторону традиционной экономической политики).
