Есть такое правило, или пословица — «пять П». Победа почётна на поле прежнего поражения. Все слова на одну букву, потому что главное — постоянство в преодолении! Всё, что между нами, родилось из боли, мы её побеждаем на её же месте…
Он боится оказаться в плену собственных слов, — объяснила ей подруга, единственная, с кем она поделилась этой болью из-за его бессловесности. — Если любишь — скажи! Нет, они боятся, что их поймают на слове. Что за этим последует неслыханная расплата. Что за признание в любви их приговорят к вечному, нерушимому союзу — ведь любовь обязана быть вечной. Пока он с тобой просто живёт, его ничего не сдерживает, а если «любит» — значит прощай его свобода. Для них слова — какие-то страшные идолы, от которых они прячутся в кусты… Ну ладно, а разве лучше такие словоблуды, которые каждую минуту клянутся в любви, «обожают», а при удобном случае сразу ныряют налево?.. А что ему хочется при свете, ты его тоже пойми: у мужчин жадные глаза, как у женщин — уши… Не переживай!
Я начал понимать, что женственность — это не субстанция и даже не форма, а энергия, и в маленьком теле она ещё больше накалена: не разлита вовне, а сжата в шаровую молнию.
Ему не нравились слишком красивые женщины, которые принадлежат как бы всему мирозданию, небесному идеалу или земной гармонии. Он заранее испытывал усталость от того, что придётся бороться за их красоту, чтобы привлечь внимание к себе, маленькому, невзрачному.
«Моя задача, — писал Степан Калачов, — представить наибольшую напряжённость желания как человеческую сущность. В отличие от неодушевлённых вещей, человек может желать, но, в отличие от животных, не может вполне утолить своих желаний. Неутолимое желание — вот что делает нас людьми. А счастливыми нас делает другой человек, который пробуждает желание и, утоляя его, разжигает ещё сильнее»
так и тело в «постиндустриальном», информационном обществе отодвигается туда. И само влечение к нему приобретает потусторонний оттенок: чувственность вкупе с ностальгией и ангеличностью. Будущее, каким оно видится сегодня, несёт победу технических начал не только в окружающей
Неутолимое желание — вот что делает нас людьми. А счастливыми нас делает другой человек, который пробуждает желание и, утоляя его, разжигает ещё сильнее».
Она даже придумала для себя особую роль «за-автора» (не соавтора, боже упаси), чтобы скромно ограничить своё участие в его творчестве. Объясняла так. За-автор идёт за автором, след в след, отмечает повороты пути и подметает всякий сор. Он любит автора, и такая любовь не слепа, а вдвойне зряча. Он ничего своего в текст не вносит, но становится как бы медиумом для автора и может видеть и понимать шероховатость текстов лучше, чем тот сам. Хорошим за-автором была первая жена Леонида Андреева. Прочитает он ей свеженький кусок текста, а она, с глазами, полными любви и сожаления: «Не то, Лёнечка». Он и сам видит, что не то. Переделывает. Опять: «Нет, Лёнечка». — «Как нет? Ты ничего не понимаешь!» Но садится переписывать. Идёт к ней в третий раз — уже обалдевший и переставший что-либо соображать. Будит её. Потому что на свете уже глубокая ночь. Она безропотно слушает, ей его жалко, но со слезами: «Нет, Лёнечка». Он проклинает всё на свете и опять садится за стол. Под утро вызревает надцатый вариант. Она слушает и наконец сияет: «Да, Лёнечка, хорошо!»… Её смерть он, по сути, не пережил. Жизнь пошла по нисходящей. Другого такого за-автора у него не было…
