К началу 1998 года общий правительственный долг шахтерам Кемеровской области достиг девятисот шестидесяти миллиардов рублей. Тех, старых, неденоминированных. Уже ничто и никто не мог остановить всекузбасскую акцию протеста, которая началась с перекрытия Транссибирского хода на станции Анжерская, железнодорожной ветки, связывающей Москву и Владивосток. В эту гигантскую сумму входили и долги по зарплате, и регрессные выплаты, и средства на приобретение необходимого оборудования. Я еще до нового года понимал: если правительство продолжит тянуть волынку, шахтеры пойдут на рельсы, чтобы достучаться до Москвы и выбить долги. Как в воду глядел!
экологию не забыли: настояли, чтобы им доплачивали за жизнь в неблагополучных условиях. Грамотно изложили, выражая интересы не только шахтеров, а всего региона. Кстати, поясной коэффициент, надбавку тридцать процентов, которая сохранилась и сейчас, рабочие комитеты выбили именно тогда.
Решая подобные, казалось бы, простые задачки, я и стал задумываться об адресной социальной защищенности работников. Разумеется, подобными мудреными категориями в ту пору не мыслил, формулировал проще и приземленнее, но размышлял именно о том, что позже получило в народе название «тулеевский социализм».
Перед отъездом с Кубани опять пришел к матери с вопросом о своем имени: «Как мне называться в Сибири? Об Амангельды люди язык сломают». Она долго думала и наконец предложила: – Называйся Аманом Гумировичем. – Почему так? – Был у нас в роду Гумир – достойный человек. Кто он, этот Гумир, история умалчивает. С мамой, пережившей годы репрессий, на некоторые темы было трудно говорить. Многих наших родственников расстреляли, и, если я начинал расспрашивать, мать только расстраивалась, плакала.
Словом, с того самого разговора, состоявшегося весной 1964 года, я представляюсь как Аман Гумирович. Сколько лет получается? Пятьдесят пять. Хотя полное имя – Амангельды – по-своему знаковое, с казахского переводится «возвращайся живым».
