«Нет, – подумал я, – Константина Дмитриевича Миронова уже никто и ничто не сведёт с ума».
Жизнь требует точности, кто её в этом слушает, к тому и богиня Фортуна благосклонна.
А с той – откровенно скажу – я не нашёл покоя; была она капризна, слезлива и вообще – тяжёлого характера. Притом – богобоязненна, даже, извиняюсь, до смешного, всё у неё крестики, иконки, разговоры о чудесах. Смерти боялась.
Когда тамошний доктор рассказал мне, что я его за бога принял, – очень неприятно было мне слышать это, хотя доктор – человек приличный.
– Я ведь почти забыл всё это, да вот доктор понудил вспомнить. Неинтересно и стыдно несколько; даже – обидно, если подумать, что люди сходят с ума вообще на чём-нибудь умном, например – царями воображают себя, зверями, – вообще что-нибудь возвышенное или смешное затемняет душу, а у меня – глупость!
чувствуя, что голубые мысли и слова меркнут в голове его,
Над ним ослепительно сияло голубое небо, в мягком этом свете плыли белые, неясных форм, фигуры, увлекая его; вот две из них склонились над ним, умело и быстро приделали ему новые, очень слабые руки и ноги, вычистили голову, сделав её лёгкой, точно пустой, и, качая, понесли его выше, в голубое.
Полежав несколько минут, чутко прислушиваясь к тишине, он встал, накинул на голову простыню, окутался ею, взглянул в зеркало и, вздохнув, пожалел, что у него нет бороды, – с бородой он был бы похож на воскресшего Лазаря.
Но он чувствовал, что ему приятнее считать именно в двух числах, – они давали вдвое больше нолей, чем тысяча сто, а в нолях такая утешительная простота.
два букета голубых цветов.
