Приказ, как пояснил министр, уже был в процессе разработки. Он ждал, когда мы закроем дело Миляева, так что, Фёдор, в пятницу ты должен выслать закрытое дело в столичный Комитет. – Почему в пятницу? – спросил Фёдор. – Потому что приказ вступает в силу с понедельника. – Значит, магия вернётся в понедельник? – Фёдор широко улыбнулся. – Значит, да. – Николай Иванович махнул официанту и заказал большой стакан пива.
– Слушай, а ты не обнаглел ли? – взяла себя в руки девушка.
– Не-е-е-е-т, – протянул я с широкой улыбкой. – Глагол «обнаглел» подходит тем, кто сначала не был наглым, а набрался этого только потом, а я таким родился.
Бывает так, что магия вырывается из людей сама по себе. Она годами копится в человеке, и, если волшебник не использует магию слишком долго, её плотность становится больше, чем плотность человеческой воли. Тогда она вырывается наружу и сносит всё на своём пути. И горе тем, кто окажется рядом.
В студенчестве казалось, что учёба – это самое сложное и трудоёмкое, что можно придумать. Теперь стало понятно, что сложно – это когда конец. Когда ты не можешь ничего изменить. Когда нет преподавателя, за которым можно бегать со своим курсовым полгода и всё-таки получить зачёт
всего два дня в походе, а по ощущениям – целая жизнь. Оторванность от обычной суеты, от кучи дел и социальных взаимодействий очистила мозг лучше, чем любой отпуск.
Внутреннее чутьё подсказывало, что всё, что происходит с нами здесь, – здесь и останется. Совсем необязательно тащить за собой в мир то, что произойдёт с нами на отшибе вселенной.
Фёдор ел молча, время от времени искоса поглядывая на меня такими глазами, что краска неминуемо заливала мне щёки каждый раз, как наши взгляды встречались. После этого он ухмылялся, возвращался к еде, а я не могла отделаться от мысли, что он всё-таки редкостный гавнюк, хоть и красивый, и приятный, и, наверное, лучший.
Девушка улыбнулась, поправила волосы и бросила на меня лукавый взгляд. Потом, словно одумавшись, хмыкнула и уже спокойно вышла в коридор. Мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ней. «Ну что за прелесть», – думал я, глядя на Дарьину спину.