Человек может быть стабильно счастлив, только если перестанет привязываться к другим людям! – заявил я, не сбавляя напора. – Тогда его не столкнет в болото чья-то смерть, он не впадет в депрессию после измены или развода, не будет страдать из-за того, что некрасив и кому-то не нравится, или не спать ночами, переживая за детей. И при всем этом отказ от людизма не делает человека угрюмым отшельником. Я ведь на такого не похож, правда? Вы все меня знаете, и я у вас на хорошем счету. Я всегда помогу, подскажу и поддержу. Но я не хочу больше видеть в людях свою собственность и пытаться привязать их к себе.
Мы разучились радоваться мелочам из-за воцарившегося изобилия. И мы стали слепы к настоящим ценностям. Красоте заката, улыбкам людей, возможности думать, слышать, видеть…
– О великие боги! Вы не можете так со мной поступить! Не в этот раз! Я больше не хочу в этом участвовать! Я целую жизнь был послушной марионеткой в ваших руках, я заслужил право выбора! Заслужил не вмешиваться в происходящее! Зачем вы посылаете мне всех этих людей одного за другим?
– Гедоскетизм – это учение, которое предполагает отказ от ложных, временных удовольствий. Которые сделают вас несчастными в долгосрочной перспективе. Отказавшись от этих удовольствий, вы освободитесь и станете по-настоящему счастливыми. И тогда мы наконец-то доведем Гедонис до утопии.
Мрачный, одинокий, разочарованный в людях красавчик с драматической тайной из прошлого, которого так и хочется приласкать и обогреть. Знакомо? Вот так и попадаются на удочку тиранов, социопатов и других деструктивных личностей.
Наш план строился на моей наблюдательности (правда, глаза уже подводили), богатом опыте работы (покрытом пылью двадцати пенсионных лет) и напарнике (который то и дело грохался в обморок), словом – на соплях.
– Н-на встречке! – в ужасе выдохнул Финард. – Мы врежемся! – Не дрейфь! Это наоборот хорошо! Они нас пропустят! Не придется самим стрелку переводить! На самом деле я уже понял по цветам сигнального столба, что ручной перевод заблокирован. Оставалось только одно. – М-мы врежемся! Тормозите! – Не врежемся! Диспетчер этого не допустит, если он хоть чего-то стоит в своей работе! – Я нарочно говорил это во включенную рацию. – М-мы столкнемся и рухнем в воду! – Затормозить все равно не успеем! Скорость слишком большая! Локомотивная сигнализация залила весь салон кроваво-красным. Я захлебывался от горького дыма, задувавшего в кабину через разбитое окно. Финард зажмурился, сжавшись в комок на полу. Я продолжал смотреть на узор пересекающихся монорельсов, крича неведомому диспетчеру: – Ну давай же!!! Мы почти поцеловались с блокирующим путь составом, но резко вильнули влево, на межостровной мост. – Спасибо тебе, кто бы ты ни был! – расхохотался я в рацию. – Ты только что спас не две жизни, а сотни несчастных стариков и больных деменцией детей! Благодаря тебе мы расскажем миру правду! И наш подвижной состав помчался в утренние сумерки гудящей электрической молнией.
