Удивленный Макар обернулся и увидел, что Сергей спит, привалившись к стене. Илюшин раскопал в недрах кровати подушку, раздел Бабкина с ловкостью профессиональной сиделки и накрыл пледом. Потом с аппетитом умял два бутерброда со сгущенкой, устроил себе постель на диване и спустя десять минут уже спал, посвистывая как суслик.
Бабкин смотрел на листы фанеры, грубо сколоченные между собой, и вдруг увидел. Сперва он решил, что ему показалось, но Илюшин поднес второй фонарь ближе, и сыщик присвистнул.
– Елы-палы… Да здесь дверь! Как он ее замаскировал, собака! Велосипедами прикрыл, вырезки свои поразвесил! Ну-ка, ну-ка…
Он толкнул вырезанный в фанерном листе прямоугольник, но тот не поддался.
Бабкин выхватил у Илюшина фонарь, и в ярком свете оба увидели крохотную дырочку в центре.
– Вот жеж сволочь! Еще и запор придумал! Макар, давай в сторону на три шага.
Прежде, чем Илюшин успел остановить его, Сергей ударил плечом в дверь, и хлипкая фанера с треском проломилась.
– Стой! – крикнул Макар. – С ума сошел?! После сотрясения!..
– Ну не ключ же к ней подбирать, – возразил Сергей, пыхтя и выламывая остальное. – Все! Фонарь захвати!
Бабкин пролез через дыру во второе помещение. Макар, поднявший фонарь, прислушался. До него не донеслось ни звука.
– Серега! – окликнул он.
Бабкин молчал.
Встревоженный Илюшин подбежал к пролому и, увидев силуэт друга, перевел дух.
Бабкин пренебрежительно пнул старый стул, и тот не упал, а сложился: ножки разъехались, сиденье опустилось вниз, а спинка отвалилась. В воздух поднялась туча пыли, заиграла в луче фонаря.
Особенно не скрываясь, но и не выходя на освещенную часть дороги, он дошел по тропинке вдоль забора до калитки и остановился на несколько секунд. Калитка крякнула и отворилась.
– Давай. Живо!
Он скользнул вслед за Макаром во двор и накинул щеколду.
– Что ты с ней сделал? – поинтересовался Илюшин. – Сказал «сезам, откройся»?
– Да просто у Кротова точно такой же засов. Открывается элементарно, вот я и запомнил.
– Если ты так же легко откроешь дверь в дом, накормлю тебя мясными отбивными, – пообещал Макар.
– Ты только пиццей можешь накормить, – фыркнул Бабкин. – Покупной, остывшей.
Макар легкомысленно поболтал ногами, сидя на подоконнике.
– Думаю, что мне стоит кое-куда наведаться, – сказал он и спрыгнул на пол. – Раз ты пришел в себя, я за тебя спокоен. Поведай мне, о мой ушибленный друг, как найти дом, где жил Валентин Чайка?
– Какого черта ты здесь делаешь? – выговорил Сергей, с облегчением замечая, что этот процесс дался ему легче, чем можно было ожидать. – И почему на тебе очки?
Илюшин пожал плечами:
– А что мне оставалось? Когда твоя жена позвонила из Крыма и сообщила, заикаясь, что твой труп нашли в лесу и доставили в местную больницу?
Сергей поднял руку и ощупал свою голову. Справа на затылке болело так, что он отдернул руку, успев лишь почувствовать, что волосы, кажется, острижены и чем-то смазаны. Но в глазах не двоилось, и туман больше не появлялся.
– Все ты врешь, – сказал Бабкин, понемногу обретая уверенность. – Машка бы ни за что не стала заикаться. К тому же они сейчас не в Крыму, а в Хорватии.
– Ага. Соображаешь, значит, – удовлетворенно кивнул Макар. – Что ж, уже неплохо. Расслабься, мой стукнутый друг: Маша спокойно отдыхает вместе с сыном. Я решил, что сначала должен сам убедиться в тяжести твоего состояния, а потом уже решать, привлекать ее к последнему прощанию или нет.
– Типун тебе на язык, – поморщился Бабкин, садясь. – Надеюсь, до последнего прощания мне еще далеко. И ты не ответил про очки.
– В очках я выгляжу солиднее. Мне даже разрешили поселиться в твоей палате, дожидаясь, пока ты придешь в себя. Черта с два мне удалось бы обаять завотделением, будь я без очков! Теперь моя очередь задавать вопросы.
На этот раз Илюшин позвонил первым, как только фотографии дошли до него.
– Почему только две картины? – недовольно спросил он. – Или это все, что он нарисовал за лето?
– Все? – Бабкин хохотнул. – Ну уж нет! Их там не меньше тридцати!
– И где они?
– Макар, они все одинаковые! Точно такие же, как эти.
– Точно такие же?
– Ну да! Черная вода, белые камыши, фиолетовое небо и желтые облака. Этот Чайка пишет одну и ту же картину! Только на девяти картинах из тридцати из воды смотрит Лох-Несское чудовище. Такую я тебе тоже отправил.
– Не Лох-Несское чудовище, а человек, – задумчиво поправил Илюшин.
– Ну да, человек! И расстояние между глазами у этого человека – двадцать метров. Ты картину-то видишь?
– Вижу. Вижу копию паршивого качества.
– Ну уж извини, как получилось! Скажи спасибо, что я вообще туда попал.
– Вот уж точно, – хмыкнул Илюшин. – На любителя живописи ты похож, как я на орангутанга.
– А у вас куда больше общего, чем ты думаешь, – парировал Бабкин.
Возле двери на стене за прозрачной пластиковой панелью висело объявление, и Бабкин подошел поближе, приглядываясь. Это оказалось не объявление, а меню на предстоящую неделю. Он прочел, ощущая, как бледный призрак голода раскрывает зовущие объятия за его спиной.
«Гречка вареная со свекольным салатом».
«Сезонный суп (травяной)».
«Рыба с гарниром из брокколи».
«Суп капустный, вегетарианский».
«Десерт из ягод».
«Тушеное филе курицы с гарниром из отварной моркови».
«Салат из зеленых яблок».
Образ тарелки борща с ломтем отварного мяса окончательно растаял в воздухе, оставив после себя слабый запах чесночной дольки, растертой по ржаной корочке.
Сергей достал телефон, набрал номер Макара Илюшина. И в ответ на бодрое илюшинское «Алло!» сказал тихо и угрожающе, не сводя глаз с супа капустного, вегетарианского:
