Карлотта чем-то напоминала те здания в бедных районах Лос-Анджелеса. У которых проблемы с конструкцией – они стоят десятками лет. Потом происходит землетрясение. Остальные здания так и стоят. А эти обрушиваются в облаке щебня, оставляя голые балки на том месте, где раньше была здоровая психика.
Франклин стоял, солнце очерчивало его тонкие руки и квадратную голову золотым ободком. Он был силуэтом, двадцатипятилетний подросток. Он выжег себя, пытаясь остаться молодым, и ничто не могло вселить в него жизнь. Карлотте показалось, что он уже мертв.
Карлотта прислонилась спиной к стене. Впервые вид мужа, сидящего на кровати, готового к любви и обнаженного, вызвал у нее отвращение. Он был таким гротескным, отталкивающим. Внезапно ей захотелось домой. Но у нее больше не было дома.
Это кошмар: не сама болезнь, а перемены в человеке. Близкие становились другими, и ты мог их возненавидеть, желать отстраниться от тех, кого когда-то любил.
Темные глаза, полные страха. Когда-то сверкавшие темным огнем, страхом и враждебностью, теперь они превратились в два глубоких колодца, ведущих вниз, в ее личное страдание.
– Умом – нет. В мозгу нет мысли, что все пойдет по одному месту или типа того. Просто какое-то ощущение в теле. Что-то вроде предчувствия. И все. Это немного пугает. Как будто что-то приближается.
Синди смотрела на лицо Карлотты; мечтательный свет обрисовывал его черты. Это было лицо человека, который уже боролся за свою жизнь, ждал новой битвы и понимал, что ставки высоки.
Кошмар последней недели превратился в неуловимое облачко, все дальше и дальше уплывающее к горизонту сознания, а вместе с ним уплывала и мысль о психиатре.
