не знаю… не знаю… Бог мой, как ужасно быть женщиной! – вдруг вырвалось у Миллисент. – Я не могу ничего сообразить, у меня нет ни единой мысли в голове…
– Моя дорогая, поверьте, мужчины оказываются в таком же положении сплошь и рядом
Постоянное, ежедневное движение – одна из самых полезных привычек, которые может и должен приобрести человек с раннего детства. Три часа прогулки избавляют от хандры, четыре – от упадочных мыслей. – А пять? – Пять – от мыслей вообще.
Скажите мне, миссис Норидж… – Голос ее сорвался. – Скажите мне, когда это пройдет? Когда пройдет боль? Мне бы только узнать, чтобы дотерпеть…
Она молча заплакала.
Миссис Норидж обняла ее, как обнимала детей, которые прибегали к ней со своим горем, и долго стояла, поглаживая по спине содрогающуюся в рыданиях женщину.
– Боль не проходит, – с бесконечной печалью сказала она наконец. Кэти вздрогнула и отстранилась, пытаясь разглядеть в лице гувернантки то, чего не замечала прежде. – Боль не проходит. Она просто становится вашей частью. Сначала боль – это нечто чужеродное, и вы пытаетесь отвергнуть ее, как болезнь. Но потом вы свыкаетесь с ней, как свыкаются с костылем. И однажды наступает момент, когда вы идете, забыв про костыль. Он с вами, он никуда не исчез, но вы как будто срослись с ним. Конечно, вы никогда не сможете делать многое из того, что делали раньше. Например, бежать по лугу. Или взбираться на крутые холмы. С этим придется смириться. Но вы сможете жить.
– Вы уверены? – прошептала Кэти, вытирая слезы.
– Да, моя милая. Я смогла – и вы сможете. Поверьте мне. В вас много сил. Не торопите себя, и не торопите свою скорбь. Все изменится, Кэти, все изменится.
Улыбка редко озаряла ее худое, даже несколько костлявое лицо с сильно выдающимся подбородком; серые глаза под густыми бровями чаще бывали прищурены, чем широко раскрыты, ибо мало что могло поразить Эмму Норидж, но многое заставляло задуматься.
