Теперь желание становится диалектическим. Антропогенное желание — это отрицание животного желания первого порядка: отрицание отрицания. Оно не разрушает другого, поскольку нуждается в его признании.
И возникает подозрение, что эта система интересуется не столько нашим индивидуальным здоровьем и выживанием, сколько своим собственным бесперебойным функционированием.
Раньше желание общественного признания и восхищения рассматривалось как греховное: единственно истинное духовное признание оно подменяло «мирским» признанием, внутренние ценности — внешними. Основное отношение субъекта к обществу было религиозным, этическим. В эпоху секуляризации Бога сменило общество, а наше отношение к нему стало не этическим, а эротическим. Чтобы выжить, человек должен нравиться и получать лайки. А чтобы нравиться, он должен сделать себя привлекательным. На место религии пришел дизайн, который в итоге превратил само общество в выставочное пространство, где индивидуумы выступают как художники и одновременно — как произведения искусства собственного изготовления. Самодизайн представляет собой форму самозащиты, заботы-о-себе и тем самым ускользает от кантовского различения между незаинтересованным эстетическим созерцанием и целесообразным использованием вещей. Ясно, что субъект самодизайна жизненно заинтересован в том образе, который он предлагает внешнему миру. И решение зрителя поставить или не поставить лайк этому образу чревато личными и политическими последствиями. Поэтому субъект самодизайна заинтересован не только в собственном образе, но и в существовании зрителей этого образа. Так же как любящий заинтересован в существовании любимого, субъект самодизайна заинтересован в существовании и структуре общества, в котором он рассчитывает получить признание и вызвать восхищение. Нарциссическое желание признания укрепляет существующий символический порядок общества, потому что это желание направлено именно на него. Человеческое тело становится произведением искусства, подобным музейному экспонату. Мы хотим, чтобы нам ставили лайки и заботились о нас.
Ведь в момент, когда великое здоровье начинает пониматься как инфекция, как приток стимулирующей и вместе с тем разрушительной энергии, инфекция осознается как источник креативности. Нужно быть инфицированным, чтобы стать креативным. В современном обществе с его культом креативности забота-о-себе легко принимает форму самоинфицирования, включая прием наркотических препаратов.
Активное участие субъекта заботы-о-себе в медицинских, политических и административных дискуссиях, касающихся его тела, предполагает его способность оценивать знание об этой заботе, включая медицинское знание, с позиции незнания.
Философская традиция может быть понята как традиция рефлексии об амбивалентности слабости и силы. Разные философские учения постулируют разные типы отношения между внешней заботой и заботой-о-себе — между зависимостью и автономией
Тело полностью социализируется, бюрократизируется и политизируется. Все его самые приватные, интимные функции, включая репродуктивную, становятся предметом публичного интереса и политической дискуссии. Это конец приватности в ее традиционном понимании. Субъект заботы-о-себе также является лишь участником процесса политических и административных дискуссий, касающихся его тела. Публичное, символическое, медиализированное тело начинает совпадать с телом физическим, приватным, интимным. Мы можем наблюдать это совпадение публичного и интимного в современных соцсетях и интернете в целом.
Сокращая инвестиции в свое здоровье и энергию, человек снижает энергетический уровень общества в целом. И эта метапозиция универсальна: эксцентричность отдельного субъекта заботы-о-себе делает ее всеобщей, поскольку все субъекты заботы-о-себе находятся в одинаковой позиции.
