всем желанную. А тут эта Мия, совсем другая женщина, и у нее совсем другая жизнь, и она сама себе сочиняет правила, и ничто ее не смущает. Как и фотография танцующей паучихи, это ошеломляло, но странным образом пленяло миссис Ричардсон. Отчасти хотелось изучать Мию, с антропологических позиций, понять, зачем — и как — Мия делает то, что делает. А отчасти — пока, впрочем, миссис Ричардсон сознавала это смутно — ей было тревожно, хотелось приглядывать за Мией, как за опасным зверем.