Но стоило только пересечь границу, или в Париже занять свое место в самолете Аэрофлота, в родном, нашем, заполненном соотечественниками, как сразу появлялось совершенно иное ощущение. Никто ничего вроде бы не говорил — ни в самолете, ни на таможне, а ощущение какой-то скованности, дисциплины поведения появлялось сразу же. И в отчете об этой поездке (это ведь командировка!) на одиннадцати страницах убористого машинописного текста чего только нет: и художники, и коллекции, и произведения, а вот упоминания о Шагале нет! Что, я боялся этого упоминания? Да нет же! Просто оказался в другом измерении. И сотрудникам Русского музея не рассказывал, что был у Шагала, во всяком случае с трибуны не рассказывал. Однако помнил всегда.