меня прежней осталась бледная, пепельно-серая бестолковая копия. Я уже начала задумываться, не сходить ли проверить глаза. Стал подводить слух. Почти полностью пропало обоняние, вся еда имела вкус картона. Будто моя сенсорная система вышла из строя. Раньше я могла закрыть глаза и сразу уснуть, а теперь считала бессонные часы в ночной темноте. В голове роились беспорядочно сменявшие друг друга мысли и образы. Я не могла ни на чем сосредоточиться. Я скучала по себе прежней. Стопки непрочитанных газет и журналов, на которые были подписаны мы с Эйольфом, росли. Не раз я застывала перед входной дверью, не в состоянии сообразить, какой нужен ключ. На то, чтобы справиться с работой, уходила масса времени. Практические же дела стали почти невыполнимыми. Я не понимала, куда девается время. Оно просто утекало сквозь пальцы. Так, значит, живется тем, кому вечно не хватает времени, чтобы закончить дела в срок? Теперь медлительные нытики, опаздывающие везде и всюду, будили во мне сострадание. Я забывала о договоренностях, отмеченных в календаре. Я мало ела. Общение с людьми быстро утомляло меня. Мне дарили книги, задуманные как помощь скорбящим, но слова, не успевая выстраиваться в предложения, принимались плясать перед глазами. Я всегда любила читать, а теперь не могла запомнить и строчки из прочитанного. Я всегда любила музыку, а теперь не могла слушать наши любимые пластинки — при первых же звуках в горле вставал огромный ком. Скорбь требует силы, которую не разовьешь в спортивном зале.