Когда Кати сказала ей: «Мсье ушел», Беатрис впервые в жизни повела себя как в мелодраме: встала, взяла стертую пластинку, которую, кстати, нашла только накануне, поставила ее и, вопреки рекомендациям врачей, добавила к антибиотикам немалое количество коньяку. Кровать ее обратилась в плот, и она дрейфовала на нем, в жару, с прилипшими ко лбу волосами, по океану ковра и одиночества, о существовании которого до сих пор не подозревала.