— Ну чего ты ревёшь, Кабачок?
А он плакал и не мог ответить. Потому что он же не знал, почему плакал! Это я из-за павлина, а он, наверное, из-за чего-то ещё. Мама тяжело вздохнула и сказала:
— Да пусть идёт этот павлин с нами, жалко мне, что ли? Я же не против!
Но брата это не успокоило. Мне было жарко, по­этому я лёг на пол и стал хватать брата за ноги. Тот завизжал, заливаясь слезами, и стукнул меня ботинком в нос. Я заорал и боднул его в колени. Подполз, обхватил его ноги и ещё раз боднул. Брат стал стучать кулаком мне по голове, заливаясь слезами и вереща, и мама как рявкнет:
— ВЫШЛИ ВСЕ В КОРИДОР!!! — и открыла дверь.
Она шумно дышала носом, грозно смотрела в никуда и показывала на выход.
Павлин испуганно распушил хвост, сбив брата с ног, и выбежал. А вдруг он совсем убежит? Мы с братом стали догонять павлина, а мама закрывала дверь, вздыхая и приговаривая: «Неужели».
Я думал — что значит это «неужели»? Наверное, это она про павлина, что он наконец-то распушил хвост, про что же ещё?
Вообще, иногда взрослые очень противно кричат, куда хуже детей и павлинов, и всем этим взрослым надо успокоительное.
Мы хотели посмотреть, как он летает.
Павлин ведь птица, а птицы летают. Мы гонялись за ним по двору, но он только отходил в сторонку, пропуская нас, и лишь иногда подпрыгивал.