Григорий после его ухода пожил в дубраве еще с неделю, потом собрался в дорогу.

– Домой? – спросил у него один из дезертиров.

И Григорий, впервые за все время своего пребывания в лесу, чуть приметно улыбнулся:

– Домой.

– Подождал бы весны. К Первому маю амнистию нам дадут, тогда и разойдемся.

– Нет, не могу ждать, – сказал Григорий и распрощался.

Утром на следующий день он подошел к Дону против хутора Татарского. Долго смотрел на родной двор, бледнея от радостного волнения. Потом снял винтовку и подсумок, достал из него шитвянку, конопляные хлопья, пузырек с ружейным маслом, зачем-то пересчитал патроны. Их было двенадцать обойм и двадцать шесть штук россыпью.

У крутояра лед отошел от берега.