Сквозь дрему проплыл короткий всхлип дверного звонка, возня в коридоре, тревожный шепоток... Потом еще звонок. И, наконец, тихий стук в дверь спальни, и Леркино осторожное:
– Можно, мам?
Разлепила глаза, подняла голову от подушки, заставила себя улыбнуться.
– Конечно, можно, чего спрашиваешь. Заходи.
Лерка подошла к кровати, уселась на самый краешек, глянула виновато. Какой у нее вид – будто припыленный... Личико бледное, причесана кое-как, а главное – в глаза смотреть боится. Будто мимо куда-то смотрит.
– Мам... Это правда? Мне вчера вечером Антон позвонил...
– Да, Лер. Правда. Такая вот беда со мной случилась, ничего не поделаешь, доченька. Ну, чего скуксилась? Прекрати, прекрати... Еще нам реветь не хватало...
– Нет, не будем реветь, мам. Потому что... Потому что мы же справимся, правда?
– Конечно, справимся, дочка. Мы же одна семья. И я очень надеюсь на вашу помощь.
– Мам... А почему ты мне ничего не сказала? Я же тебе такого успела наговорить...
– И хорошо, что успела, что ты! Я очень, очень тебе за это благодарна!
– Правда, мам? И не обижаешься?
– Да ничуть!
– Спасибо... Мам, а там папа приехал...
– Кто? Какой папа?
– Да наш папа...
– Виктор, что ли? О, господи... А он-то зачем тут?
– Я ему позвонила, мам. Я позвонила, а он сразу приехал. Я его не звала, он сам...
– Ну что ж, ладно. Иди, Лер, я сейчас оденусь-умоюсь, выйду. Он где?
– С бабушкой, на кухне. Она его завтраком кормит.
– А... Ну, понятно...
Витя и впрямь уютно расположился на кухне – аккурат на бывшем любимом месте, у окна, между столом и холодильником. Увидел ее, стоящую в дверях, поперхнулся глотком кофе, ссутулился виновато.
– Здравствуй, Ань...
– Доброе утро, Вить.
– Анечка, тебе кофе налить? – суетливо подставила ей стул мама, – и вот еще, оладушки... Я оладушки испекла, с поджаристой корочкой, как ты любишь...
Какой у мамы голос – дрожащий горем. Голос, которым едва сдерживают слезы. И лицо – в серую бледность провалившееся, будто она не спала всю ночь. А ведь и впрямь, наверное, не спала...
– Ну, вы тут завтракайте, а я пойду, с Лерочкой, с Антошей поговорю. Надо бы Антошу в магазин за хлебом отправить, в доме ни крошки хлеба нет. Еще и жених Лерочкин скоро при-едет...
– Да, выросли наши дети, Ань! Глядишь, скоро нас дедом да бабкой сделают! – бодренько проговорил Витя, распрямляя спину. Слишком бодренько.
– Хм... По-моему, ты их скорее братцем или сестричкой осчастливишь... – грустно усмехнулась она, садясь за стол. – Когда твоей... Твоей Тане рожать-то?
– Да уже на днях...
– Ну вот... Жене на днях рожать, а ты сюда зачем-то приперся... С какой стати, Вить?
– Можно, мам?
Разлепила глаза, подняла голову от подушки, заставила себя улыбнуться.
– Конечно, можно, чего спрашиваешь. Заходи.
Лерка подошла к кровати, уселась на самый краешек, глянула виновато. Какой у нее вид – будто припыленный... Личико бледное, причесана кое-как, а главное – в глаза смотреть боится. Будто мимо куда-то смотрит.
– Мам... Это правда? Мне вчера вечером Антон позвонил...
– Да, Лер. Правда. Такая вот беда со мной случилась, ничего не поделаешь, доченька. Ну, чего скуксилась? Прекрати, прекрати... Еще нам реветь не хватало...
– Нет, не будем реветь, мам. Потому что... Потому что мы же справимся, правда?
– Конечно, справимся, дочка. Мы же одна семья. И я очень надеюсь на вашу помощь.
– Мам... А почему ты мне ничего не сказала? Я же тебе такого успела наговорить...
– И хорошо, что успела, что ты! Я очень, очень тебе за это благодарна!
– Правда, мам? И не обижаешься?
– Да ничуть!
– Спасибо... Мам, а там папа приехал...
– Кто? Какой папа?
– Да наш папа...
– Виктор, что ли? О, господи... А он-то зачем тут?
– Я ему позвонила, мам. Я позвонила, а он сразу приехал. Я его не звала, он сам...
– Ну что ж, ладно. Иди, Лер, я сейчас оденусь-умоюсь, выйду. Он где?
– С бабушкой, на кухне. Она его завтраком кормит.
– А... Ну, понятно...
Витя и впрямь уютно расположился на кухне – аккурат на бывшем любимом месте, у окна, между столом и холодильником. Увидел ее, стоящую в дверях, поперхнулся глотком кофе, ссутулился виновато.
– Здравствуй, Ань...
– Доброе утро, Вить.
– Анечка, тебе кофе налить? – суетливо подставила ей стул мама, – и вот еще, оладушки... Я оладушки испекла, с поджаристой корочкой, как ты любишь...
Какой у мамы голос – дрожащий горем. Голос, которым едва сдерживают слезы. И лицо – в серую бледность провалившееся, будто она не спала всю ночь. А ведь и впрямь, наверное, не спала...
– Ну, вы тут завтракайте, а я пойду, с Лерочкой, с Антошей поговорю. Надо бы Антошу в магазин за хлебом отправить, в доме ни крошки хлеба нет. Еще и жених Лерочкин скоро при-едет...
– Да, выросли наши дети, Ань! Глядишь, скоро нас дедом да бабкой сделают! – бодренько проговорил Витя, распрямляя спину. Слишком бодренько.
– Хм... По-моему, ты их скорее братцем или сестричкой осчастливишь... – грустно усмехнулась она, садясь за стол. – Когда твоей... Твоей Тане рожать-то?
– Да уже на днях...
– Ну вот... Жене на днях рожать, а ты сюда зачем-то приперся... С какой стати, Вить?
