В контексте размышлений о мифе интересно освоение философии Бергсона социалистом Жоржем Сорелем, который утверждал, что не знающая дискретности бергсоновская длительность непосредственно связана с мифом, а миф, по мнению Сореля, фундаментален для трансформации общества. Сорель позаимствовал у Джамбаттиста Вико идею мифа как установителя «единства» разнородных вещей, обеспечивающего фикцию возвращения к первичному единству Бога, как истока [40]. У первобытных варваров миф устанавливал неразличение прошлого (области аффектов) и будущего (области деятельности). Таким образом, воскрешение мифа «сегодня» позволяет, по мнению Сореля, мобилизовать массы для радикальной трансформации общества. И это мифическое единство, по его мнению, получает основание у Бергсона. Такой бергсоновский миф снимает различие между реальностью и ее абстрактным рациональным конструктом (который Сорель называет «утопией») и позволяет непосредственность действия: «Миф невозможно опровергнуть, так как он по сути тождествен убеждениям данной группы, является выражением этих убеждений на языке движения, а значит, неразложим на части, которые можно было бы использовать в плане исторических описаний» [41].
Идеи Сореля в начале ХХ века получили распространение в России среди анархистов и даже социал-демократов. Любопытно, что через Сореля в эту среду проникли и довольно искаженные представления о Бергсоне как философе, покончившем с пустой рациональностью и восстанавливающем права мифа [42]. Хлебников, скорее всего, стоял в стороне от социалистического бергсонианства, но тоже искал, как и Бергсон, субстрат «реального» времени, через которое возможен доступ к движению истории. И подход этот тоже, как у Бергсона, был связан с преодолением дискретности времени.
В эссе «Время — мера мира» Хлебников начинает свои рассуждения о времени указанием на необходимость установления «условий подобия двух точек в нем, выведенных из опыта» [43]. Такие точки позволили бы сближать разные события и установили связь времени с пространством, как писал Хлебников: «Первым шагом было бы, если бы на пока чистом холсте понятия времени удалось сделать несколько черт, наметив углами и точками нос, уши, глаза, лиц<о> Времени» [44].
Идеи Сореля в начале ХХ века получили распространение в России среди анархистов и даже социал-демократов. Любопытно, что через Сореля в эту среду проникли и довольно искаженные представления о Бергсоне как философе, покончившем с пустой рациональностью и восстанавливающем права мифа [42]. Хлебников, скорее всего, стоял в стороне от социалистического бергсонианства, но тоже искал, как и Бергсон, субстрат «реального» времени, через которое возможен доступ к движению истории. И подход этот тоже, как у Бергсона, был связан с преодолением дискретности времени.
В эссе «Время — мера мира» Хлебников начинает свои рассуждения о времени указанием на необходимость установления «условий подобия двух точек в нем, выведенных из опыта» [43]. Такие точки позволили бы сближать разные события и установили связь времени с пространством, как писал Хлебников: «Первым шагом было бы, если бы на пока чистом холсте понятия времени удалось сделать несколько черт, наметив углами и точками нос, уши, глаза, лиц<о> Времени» [44].
