Мы прошли примерно полпути вдоль поезда, когда я внезапно услышал крик: «Сюда! Шпильман, сюда!». Чья-то рука схватила меня за воротник, и меня отбросили назад, за пределы полицейского кордона.
Кто посмел? Я не хотел расставаться с семьёй. Я хотел быть с ними!
Теперь я видел сомкнутый ряд полицейских спин. Я бросился на них, но меня не пустили. Поверх их голов я различил, как мать и Регина, опираясь на Галину и Генрика, карабкаются в вагоны, а отец оглядывается в поисках меня.
– Папа! – закричал я.
Он увидел меня и сделал пару шагов в мою сторону, но затем остановился в нерешительности. Он был бледен, губы дрожали от волнения. Он попытался улыбнуться беспомощной, болезненной улыбкой, поднял руку и помахал на прощание, словно я отправлялся в жизнь, а он уже посылал мне привет с того света. Затем он повернулся и пошёл к вагонам.
Я снова вцепился в плечи полицейского изо всех сил.
– Папа! Генрик! Галина!
Я кричал, как одержимый, в ужасе от мысли, что сейчас, в последний решающий момент, я могу не добраться до них и мы будем разлучены навеки.