Как писал выдающийся советский историк-скандинавист Арон Яковлевич Гуревич, «нынешнего читателя обилие имён собственных (в “Старшей Эдде”. – И. Б.), даваемых к тому же без дальнейших пояснений, ставит в тупик – они ничего ему не говорят. Но для скандинава того времени дело обстояло совершенно не так! С каждым именем в его памяти связывался определённый эпизод мифа или героической эпопеи, и это имя служило ему как бы знаком, который обычно нетрудно было расшифровать. Для понимания того или иного имени специалист вынужден обращаться к справочникам. Память же средневекового исландца, более ёмкая и активная, чем наша, в силу того что приходилось полагаться только на неё, без затруднений выдавала ему нужную информацию, и при встрече с этим именем в его сознании развёртывался весь относящийся к нему рассказ. Иными словами, в сжатой и сравнительно немногословной эддической песне “закодировано” куда больше содержания, чем это может показаться непосвящённому».