Я помню наши бесконечные войны, во время которых я пытался убедить ее в том, что голос не терпит насилия, что она запоет только тогда, когда перестанет насиловать свой звук, достанет из подвала своей психики глубоко запрятанную женственность и станет получать удовольствие от пения, каким бы несуразным оно ей не казалось. Говорил я все это, не преследуя каких-то терапевтических целей, просто следуя своему педагогическому опыту и интуиции. И сейчас я очень благодарен этому человеку за то, что, наблюдая изменения, происходящие с ней, я впервые задумался о том, что сфера воздействия нашего голоса гораздо шире, чем мне это представлялось.