каких это пор стало стыдно иметь хорошую честную работу, хотел бы я знать? – прокричал он в трюм. – Нельзя, чтобы все были богатыми и знаменитыми! Кому-то надо, блядь, работать!
Между тем по небу круглые сутки ползли самолеты, на которых его соотечественники спасались от независимости. А в столице избранный президент, не успев вступить в должность, велел поставить статую и фонтан и рассматривал проекты своего нового дома. В то время как в трущобах люди боролись за выживание, как и всегда.
Никто не остановит марш. Никто не остановит народ и не будет указывать людям, как жить. Они отринули страх. Они стали силой. Только потом, в первой комнате для допросов, Самуэль узнал, что марш собрал немногим больше двух тысяч человек. Он едва затронул привычную жизнь города и, несмотря на сотни погибших и арестованных, никак не повлиял на ситуацию в стране. Ни на местном уровне, ни в международной прессе о марше не было ни слова. И вскоре он стал городской легендой, полузабытой байкой, не стоящей того, чтобы ее пересказывать.
х уж эти воспоминания – столько лет они преследовали и угнетали его. А теперь к ним добавилось слово, одно слово, пришедшее ему на ум; оно шевелилось у него внутри, сидело на языке и ждало, пока он его произнесет. Он повернулся к женщине, наклонился и сказал: – Насилие.
С каких это пор стало стыдно иметь хорошую честную работу, хотел бы я знать? – прокричал он в трюм. – Нельзя, чтобы все были богатыми и знаменитыми! Кому-то надо, блядь, работать!
