– Ты говоришь так, словно это бремя. – Он качает головой, встает и идет ко мне. – Да, за это люди убивают и умирают. Этого не купишь ни за какие деньги. Любовь. Та, что сжигает целые народы. – Он сжимает мой подбородок и пристально глядит мне в глаза – с обожанием, если не ошибаюсь. – Ты не можешь постичь этого, маленькая ведьма, лишь потому что не можешь вспомнить, что у тебя это когда-то было. Но я помню.
– Тема кастрации еще на повестке дня, – заверяю его я. – Как и секс, очевидно, – отвечает он, и глаза его игриво сверкают. Я прищуриваюсь. – Хотя мы можем сделать это и на повестке, и днем, – добавляет он. – Да вообще, где и когда тебе угодно, est amage. Я живу, чтобы служить лишь тебе.
губы скользят к моему подбородку. – Еще после нашей первой встречи я обнаружил, что, если я целую тебя вот здесь… – он касается губами моей шеи, прямо под пульсирующей веной, и мое тело сотрясает дрожь. А он улыбается, – …то с тобой происходит вот это. Я запрокидываю голову, открываясь для поцелуя, запускаю пальцы в его волосы, ерошу темные локоны, желая привлечь мужчину к себе.
– М-м-м, – звук, который он издает, больше всего напоминает рычание. – Идея насчет «умолять» мне нравится, est amage. Ты всегда приводила такие… убедительные аргументы. Не знаю, воспоминание ли это или мое воображение, но на долю секунды вижу себя, стоящую перед ним на коленях, с его членом во рту…
Моя сила слетает с ладони, мгновенно преодолевая разделяющее нас пространство, проскальзывает между его губ, заползает в ноздри. Колдун глубоко вдыхает, на миг прикрывая глаза. Уголки его губ ползут вверх. – Твои чары укоренились. – Кажется, ощущение доставляет ему искреннее удовольствие, и меня это смущает. Глаза его открываются. – Я готов.
Его большой палец скользит по моей коже. – У тебя такие же голубые глаза, как у моей Рокси, точь-в-точь такие же, вплоть до белой окантовки зрачков. – Он наклоняет мою голову, дотрагивается до чего-то возле моего уха. – У тебя такие же две веснушки, на том же месте, что у нее. Глаза Мемнона смягчаются
Не знаешь, кто я? – Брови его недоверчиво поднимаются. Потом он смеется, и от этого смеха меня пробирает озноб. – Я был в тебе больше раз, чем звезд на небе. Я не более чужой для тебя, чем твоя собственная кожа.
– Не знаешь, кто я? – Брови его недоверчиво поднимаются. Потом он смеется, и от этого смеха меня пробирает озноб. – Я был в тебе больше раз, чем звезд на небе. Я не более чужой для тебя, чем твоя собственная кожа.