Отец всегда бежит, когда его ребенку угрожает опасность. Смешной, слабый, наивный отец — бежит, торопится, задыхаясь, хватает ртом сухие крошки воздуха… Вам все равно, живы или мертвы, ибо вы всегда живы?! Бессмертны?! Вечны?! А отцу все равно, жив он или мертв, свой ребенок корчится под ударами или чужой, — потому что отец, потому что готов умереть до срока, продолжаясь в сыне.
твердо верю в жизнь после смерти.
Но я уже не так уверена насчет жизни до смерти.
И тихонько, знакомым голосом, издалека, куда нет доступа, даже если ты проснулся, и еще раз проснулся, и снова проснулся, потому что проснуться – это одно, а перестать быть ребенком, сыном, наследником – совсем другое…
– О пощаде не моли – не дадут.
В полный голос, немо ли – не дадут.
Божья мельница, мели
Страшный суд!
Дайте сдохнуть на мели! – не дадут…
Я все понимаю, папа. Я различаю добро и зло. Нам… мне… нам будет не хватать вас в Эдеме. Вас, наших отцов. Адам родил сыновей. Сыновья выросли, повзрослели, сами стали отцами, – и, в конце концов, круг замкнулся.
Да, папа, я слышу тебя.
– Хочешь жалости, глупец? – не дадут.
Хочешь малости, скопец? – не дадут.
Одиночество в толпе.
В ските – блуд.
Хочешь голоса, певец? – не дадут…
Отцы уходят. Круг замкнулся. Смогу ли я, отравленный добром и злом, не превратить его в спираль? Все начнется сначала, на новом витке – и мы снова встретимся с тобой, папа. Мы встретимся, и на этот раз все будет хорошо.
Все обязательно будет хорошо, ведь я знаю…
– Разучившийся просить – не прошу,
Без надежды и без сил – не прошу.
Шут, бубенчиком тряси!
Смейся, шут!
Подаянья на Руси – не прошу.
Я не знаю главного: ты вернешься – или я отправлюсь искать тебя?!
Найду ли?!
Папа, мертвый, ты улыбался так, как мне никогда не суметь.
– Грязь под ногтем у Творца – это я.
Щит последнего бойца – это я.
Бремя сына, скорбь отца,
Выражение лица,
Смысл начала и конца – это я.
Все будет хорошо. Мне это известно доподлинно. Кому, как не мне?!
Почему я плачу, папа?..
