Человечество изобрело танцы, как рисунок своих вожделений.
– Ты меня больше не любишь? – спросил Брентган после продолжительного молчания.
– Я любила и буду любить тебя, но сегодня я тебя не люблю.
Джесси, я думал о своем страхе!
– Конечно, но не думал обо мне.
вкоренившееся презрение к верности и любви помогло ему заключить свой низкий поступок грязным намеком:
были у женщин, знакомых Бутса или Томаса, я не знаю наверное, – быстро говорил Брентган, желая скорее передать сущность, чтобы успокоить Джесси. – Я ничего не помнил. Утром мне сказал Лей. Он и остальные выдумали, что я… не помня себя… тоже. Все перемешалось во мне. Я раздобыл адрес, отправился в то место и узнал от… одной из двух, что все ложь. Оказывается, я проспал ночь, сидя в кресле, и был увезен к Лею бесчувственный.
Он вспомнил свою жизнь с Джесси, их любовь, понимание, близость и доверие. Над всем этим раздался злой смех. Брентган и Джесси были теперь такие же, как и все, с своей маленькой грязноватой драмой, до которой нет никому дела.
Пустяк. Но в этом пустяке ты не был мужчиной.
Ты боялся, что?.. – тихо спросила Джесси.
– Да, я боялся, что… в таком состоянии мог.
– Разве ты не знаешь себя?
– Знаю.
Человечество изобрело танцы, как рисунок своих вожделений.
