Подкармливаем прожорливое эго, заполонившее всю нашу суть. В этом сравнении и в стремлении выиграть в нем мы растрачиваемся до конца, имея на выходе короткий миг прозрения и закономерного сожаления. Я не сумел спасти ее, удержать рядом не смог. А то был единственный союз, за который стоило и надо было бороться. Союз с ней. Семья с ней. Она была единственным человеком, который никогда бы не предал. Она простила бы все, даже то, что я убивал. Даже то, что я убивал невинных. Ее соплеменников.
— Кого-то поражение заставляет признать ошибки. А кто-то не хочет ничего признавать, поскольку ему довелось победить. Но, побеждая, не всегда выигрываешь, видишь ли. Боюсь ли я смерти, Ривка? Меня любили так, что можно перекрыть этой любовью все мои прегрешения. Мои грехи давно вымолены и выкуплены у неба — она их отмолила, едва дух испустила, у меня же на руках, мною же уничтоженная. Во что верю теперь? Верю, что человеку нельзя пропускать зло дальше себя. Ни возвращать его, ни взращивать, ни передавать дальше нельзя. А надо остановить, хоть бы и на себе остановить, — вот только и есть единственное разумное действие любого человека, наделенного свободой воли и постижения. Верю также в то, что ты пойдешь по жизни дальше, Ривка, забыв дурного старика как что-то странное, нелепое, гадкое. А на твое место придет другая, будет менять подо мной простыни, кормить с ложечки. А потом следующая. Верю, что когда-нибудь одна из них сжалится над стариком, кончив его быстро и без сожалений. Тем и живу, Ривка. В то и верю теперь. В ту правду.
— Так в чем она? В чем ваша правда?
— В чем? В чем… Правда всего, Ривка, в том, как поступила бы любовь безусловная в этом моменте. Потому что правда в том и есть, что любовь есть мера всего. Любовь всякого ко всякому и ко всему. Любовь от разума, но разумом не управляемая. Та, которая есть высшая форма истинной магии всех времен и пространств, благодаря которой они и формируются, те пространства и времена. И не моя это правда, а правда всех. Только через любовь безусловную можно преодолеть деление людей на «нас» и «их», на «меня» и на «того». Посмотри на мир глазами того, кого ты называешь Творцом: ты не увидишь ни хороших, ни плохих, Ривка. Ты увидишь всех. Равных, но считающих себя более достойными, чем другие. В разделении своем оторванных и от мира, и друг от друга. Но это разделение существует лишь в их умах, в полном отрыве от действительности. Оно иллюзорно, не имеет материи, но мы позволяем этой химере править наше существование самым кардинальным образом. И не в лучшую сторону, а в сторону боли и разрушений. Позволяем делать себя слабыми. В то время как все мы — части одного целого, прогрессирующие равно и в созвучии друг с другом. Но всякий продолжает превозносить только себя, отказывая в особенности другому. Мы сравниваем ежесекундно, чтобы ежесекундно же мыслить, что являемся лучше других.
Я не удержал ее в этой жизни. В своей жизни. Дурак. Ускользнула туда… Единственная борьба, которая стоила того, осталась без моего участия. Я же положил все силы на борьбу ложную. Что ж, моя жизнь до тошноты банальна. В ней не случилось ни новых мыслей, ни новых основополагающих идей. В ней не было того, чего бы ты не могла встретить в своей. Все старо и пройдено по кругу не одну сотню раз. Но память человеческая такова, что необходимо напоминать это из раза в раз, чтобы человек продолжал оставаться человеком и, если угодно, совершенствовался в этом деле… Получилось ли у меня? Быть человеком, я имею в виду, Ривка. Вряд ли, учитывая, к чему я пришел. Все осталось на уровне стремлений. И слов. Я так и не дал себе шанса. Хотя старался, видит Бог, старался. Но не вышло. Ты, Ривка, знай, в любви мы счастливы, а тогда приходят и блага, и возможности для сотворения еще большей любви. Ведь любовь — это ресурс, из которого соткано абсолютно все вокруг. Она основа всякой реальности, которую мы творим как самые настоящие колдуны, Ривка. Той реальности, где существование возможно без компромиссов. Но для такой жизни нужны разум и смелость, потому любовь спрашивает по полной, чтобы сам ты понял, готов ли пойти в это, пробудился, преодолел ли страх, изменил разум свой для таких дел. Потому и заставляет проходить через уроки. Из раза в раз. Когда и имя уже другое может быть, и личина, и век иной. Усвоишь, тогда обретешь. Обретешь то, что способно сотрясти самые основы этого мира. Ведь в этом мире возможна любая история, даже и такая, которая еще никогда не происходила… Да, мир вполне может сподобиться и на такое чудо — материализовать то, что еще никогда не происходило в его очертаниях. В конце концов, он безгранично изобилен. Это мы наловчились уродовать и не замечать изобильный и красивый мир наш, чтоб и дальше он согласовался с нашим представлением о его сложности и несправедливости. Я это все понял… только поздно. Для этой жизни. Что ж, буду пытаться в другой. А в этой свою целостность я уничтожил своими же руками… Повторяюсь… Возраст, ничего не попишешь… Ты слушаешь, Ривка? Ты все еще слушаешь, я не утомил тебя своими россказнями?
Верно ты, сынок, сейчас говоришь, что у тебя нет выбора, как говорил и Георг (когда еще пытался цепляться за жизнь), но когда-нибудь мир объяснит тебе, что выбор есть всегда.
Верно ты, сынок, сейчас говоришь, что у тебя нет выбора, как говорил и Георг (когда еще пытался цепляться за жизнь), но когда-нибудь мир объяснит тебе, что выбор есть всегда.
. Ведь все начиналось правильно. Он… Гитлер… выступил против гнусного Версаля, пообещал работу и хлеб семи миллионам безработных, уничтожение инфляции, подъем экономики, новые дороги и дома. И все выполнил. Все! Ни в чем не погрешил. Много я знал таких политиков, которые выполняли все свои предвыборные обещания? Как было понять, что это было началом ложного? Что мы тогда видели? Мировая война была проиграна. Немцы — раздавлены, истощены и унижены. Мы медленно передвигались от одного экономического кризиса к другому и не видели ни малейшего проблеска впереди. Лишь озирались вокруг в поисках виновников страданий. И тут явился он и указал на тех, с кого мы могли спросить, будучи даже в таком жалком состоянии. Выходит, весь наш грандиозный антисемитизм заключился в одной жалкой, но сладкой фразе, которую догадался вложить в свои уста один человек: «Во всем виноваты они…» Виноваты другие, не мы. И мы поверили, что, убивая еврея, мы всего лишь защищаемся. Он пропустил через себя страхи, амбиции и надежды целой нации. Прочувствовал ее эмоции и выведал тайные побуждения, словно был ее самый нежный любовник. Он и был им. Правда лишь в том, что, сначала любя нежно и честно, он изнасиловал эту нацию как больной и бесстыдный маньяк, да к тому же заразил и обрек на долгое и болезненное излечение после своего трусливого побега. Он обращался к нашим лучшим побуждениям, а всколыхнул самую потаенную грязь и жестокость. И никто не понял, как это произошло. Просто в какой-то момент мы обнаружили себя на эшафоте в роли палачей. А потом обман рассеялся и миру явились во всей своей отвратительной правде кладбища разрушенных городов, толпы голодных запуганных людей и концентрационные лагеря, полные мытарей, которые жаждут спасения, гноящимися, слезящимися глазами затравленно глядя на тех, кто пришел их спасать.
все начиналось правильно. Он… Гитлер… выступил против гнусного Версаля, пообещал работу и хлеб семи миллионам безработных, уничтожение инфляции, подъем экономики, новые дороги и дома. И все выполнил. Все! Ни в чем не погрешил. Много я знал таких политиков, которые выполняли все свои предвыборные обещания? Как было понять, что это было началом ложного? Что мы тогда видели? Мировая война была проиграна. Немцы — раздавлены, истощены и унижены. Мы медленно передвигались от одного экономического кризиса к другому и не видели ни малейшего проблеска впереди. Лишь озирались вокруг в поисках виновников страданий. И тут явился он и указал на тех, с кого мы могли спросить, будучи даже в таком жалком состоянии. Выходит, весь наш грандиозный антисемитизм заключился в одной жалкой, но сладкой фразе, которую догадался вложить в свои уста один человек: «Во всем виноваты они…» Виноваты другие, не мы. И мы поверили, что, убивая еврея, мы всего лишь защищаемся. Он пропустил через себя страхи, амбиции и надежды целой нации. Прочувствовал ее эмоции и выведал тайные побуждения, словно был ее самый нежный любовник. Он и был им. Правда лишь в том, что, сначала любя нежно и честно, он изнасиловал эту нацию как больной и бесстыдный маньяк, да к тому же заразил и обрек на долгое и болезненное излечение после своего трусливого побега. Он обращался к нашим лучшим побуждениям, а всколыхнул самую потаенную грязь и жестокость. И никто не понял, как это произошло. Просто в какой-то момент мы обнаружили себя на эшафоте в роли палачей. А потом обман рассеялся и миру явились во всей своей отвратительной правде кладбища разрушенных городов, толпы голодных запуганных людей и концентрационные лагеря, полные мытарей, которые жаждут спасения, гноящимися, слезящимися глазами затравленно глядя на тех, кто пришел их спасать.
Наш мир уменьшился из-за бурного технологического развития. Я сейчас же могу связаться с Чили, а завтра быть в Австралии. Но мы не стали хоть чуть-чуть ближе друг к другу. Мы продолжаем нуждаться в использовании насилия, чтобы проложить, например, дорогу к источникам сырья или рынкам сбыта. Считается, что мы создали справедливую мировую систему, которая позволяет свободный обмен и торговлю, а всякие ВТО, МВФ, НАТО и прочие наборы букв все это регулируют и обеспечивают на справедливых и одинаковых для всех условиях. Считается, что любая страна может повышать уровень жизни своего народа путем развития мирных взаимоотношений с другими странами. Но все это чушь собачья… Не соответствует действительности, я хотел сказать. Разница людей во взглядах и этнические предрассудки оказываются по-прежнему выше здравого смысла. Мы выбираем конфликт и таблетку вместо мира и здоровья. И вся система построена так, чтобы мы совершали этот выбор. Те, кто извлекает выгоду из противостояний, заботятся о том, чтобы мы продолжали противостоять друг другу. Усилия банков направлены на то, чтобы мы брали бесконечные кредиты из воздуха и оставались в долгах. Фармацевтика заботится о том, чтобы мы оставались больными. Пресса защищает нас от информации обо всем этом. А все вместе они укрепляют систему, при которой все это дерьмо оставалось бы законным. Схема проста: успокаивать, запугивать или ублажать одних и при их пассивности или соглашательстве расправляться с другими. Закончив со вторыми, уже и с первыми можно делать что захочешь. Человек забывает о том, что способен самоуправляться, но постоянное подчинение различным режимам, институтам, порядкам, правилам атрофирует навык управлять собой. Сейчас нам кажется, что все это обыкновенно и будет с нами всегда, но бывают исключения, которые с первого взгляда кажутся отклонением, чем-то нетипичным, чем-то, что расшатывает устои. Но если это якобы отклонение произошло хоть один раз, то оно может стать новой нормой. Мы знаем, что человек способен сжиться с любыми изменениями и условиями. Так почему жизнь вне противостояний и полная самостоятельность и ответственность за себя, в обход всяких государственных инструментов регулирования общества, не может стать обычной, нормальной ситуацией? Для этого людям всего лишь нужно понять, что кругом не враги, а такие же люди — даже друзья, — которые могут совершать и глупости просто по глупости. Тогда, возможно, будет шанс на изменение всей структуры. А пока в ней нет доверия, она будет такой, как я и описал выше, — полной конфликтов и противостояний. Арман умолк и вернулся на свое место. Преподаватель продолжал смотреть на него долгим, пытливым и задумчивым взглядом. Он размышлял над тем, что давно терзало его и вновь напомнило о себе после того, как студент дочитал свое эссе. — Что ж, я участвовал в таких дискуссиях, где не самые последние умы философски замечали, что ядерная война, возможно, единственно заслуженный нами общий итог.
Относительно миллионов лет жизни Земли наш вид находится тут лишь миг, за который мы еще так мало успели. Мы делаем первые шаги в сторону того существования, которое будет признано цивилизационным и вместе с тем самым естественным для человека. Еще несколько столетий назад за родимое пятно, рыжие волосы или разный цвет глаз сжигали: это было верным признаком ведьмы. А сегодня мы знаем, что пятно могло возникнуть в результате внутриутробной травмы или долгого нахождения на солнце, рыжие волосы — рецессивный признак, поэтому рыжих так мало среди нас, а гетерохромия вызвана всего лишь разным количеством меланина в радужках глаз. Еще какую-то сотню лет назад владение человека другим человеком считалось нормой и даже признаком статусности, сегодня рабство — преступление. В начале двадцатого века кокаин применяли в качестве местной анестезии, лечили им насморк, а лекарства с его содержанием активно использовались в травматологии и гинекологии и входили в пятерку самых продаваемых. Тогда же в ходу появились товары с добавлением радиоактивных веществ: в межвоенный период косметика, сигареты, зубная паста, шоколад, питьевая вода, корм для домашних животных, даже презервативы и анальные свечи с радием были на пике популярности и стоили огромных денег. Реклама подавала их как современные, невероятно действенные средства, созданные на основе научного подхода. Состоятельные европейки с удовольствием пудрили носы и щеки пудрой с радием и начищали зубы до блеска радийной пастой. Сегодня каждый школьник знает об опасности радиоактивности. Еще несколько десятилетий назад за дислексию детей ругали и ставили в угол, хотя это всего лишь микронарушения в коре мозга. Леворуких пытались переучивать, видя в этом патологию, но это приводило к психофизиологическим сбоям и заиканию. Сегодня мы оглядываемся на все это: пытки и массовые сожжения женщин или ученых, опыты над людьми и животными, истязания крепостных и рабов, детский труд, феодальное право первой ночи, женское обрезание, малолетние браки, захоронение вдов и прочие вещи, которые шли исключительно от человеческого невежества. И мы не понимаем, как могло это быть нормой? Это кажется нам сейчас признаком и дикости, и глупости. Но люди, которые это все творили, не были ни дикими, ни глупыми, ни плохими. Они просто исполняли существовавшую норму. Как и мы сейчас. Но возникает вопрос. Что из того, что теперь норма для нас, будет ужасать наших детей, внуков и далее? Возможно, сахар, фармакология, алкоголь, вакцинация, наркоз? Или наказание, воспринимаемое во благо, или конфликты на почве разного вероисповедания, или домашнее насилие, голод, болезненные роды, войны? Наверняка что-то еще — это первое, что пришло мне в голову, когда я писал этот текст. Что будет пережито быстрее, а что дольше? Взять хотя бы наказание за какой-либо серьезный проступок или преступление. Наказание в нашем обществе — это инструмент коррекции поведения подлеца. Когда человек наказывает, он чувствует удовлетворение, поскольку он верит, что прав
Нашему мозгу привили привычку делить всех на своих и чужих: все войны и конфликты во все времена приучают людей производить это действие в своей голове. И в этом разделении, конечно, отдавать предпочтение мифическим «своим», которые кажутся умнее, этичнее, порядочнее. Чужих же мы считаем недалекими разумом, простоватыми, более грубыми, чем мы, эгоистичными, примитивными, не способными видеть истину. Но главное, чужие для нас — безликая масса, в то время как свои — индивидуальные единицы. Ну а после нас учат относиться с недоверием к миру за пределами круга своих
