Что есть, подумалось мне, свобода? В сущности, как сказал Сен-Жон Перс, всего лишь приемлемая степень принуждения. Не более.
Как сказал Сен-Жон Перс, зависть – геморрой сердца.
– А если Катя?
– Нет, не Катя, а Юлия… Юлия… – повторил Жарынин, точно пробуя имя на вкус. – Решено – Юлия. Она у нас кто?
– Может, в банке служит?
– Нет! Ни за что! У меня были две банкирши. Ничего хорошего. Даже в постели они напоминают машинки для счета купюр. Тр-р-р…
облететь? О-о, я-то знаю! В них появляется что-то такое, от чего можно сойти с ума…
Нам нужна зрелая женщина в цвету! Знаете, как они вспыхивают, прежде чем об
Писодей дулся, а оживший игровод вел машину с изящным лихачеством, изредка бросая на соавтора косые взгляды, исполненные той лукавой мудрости, какую сообщают человеку своевременно выпитые двести граммов хорошей водки.
Бесполезно. Народ уже приучен к несправедливости, как испорченный пионер к содомии, и даже находит в этом удовольствие.
Однако, подарив нам всем благословенный капитализм, борцы за рынок для своего личного пользования, так сказать, в награду за годы лишений оставили себе немного социализма.
– Вы пассивный оптимист. А я активный пессимист. Мир принадлежит активным пессимистам.
ни один писатель не пострадал за литературу. Все страдали за политику
