Всемилостивейший император! Нам следует стремиться к охранению мира, тем более что у нас нет и поводов к вражде. Мир — вожделенное благо для всякого государства, в нем преуспевают народы, им и охраняются интересы государств. Мир воспитывает изящные искусства, умножает род людской, дает обилие средств, улучшает нравы. Кто не ценит мира, тот выдает себя не понимающим таких прекрасных вещей. Поэтому вашему могуществу и чести вполне соответствует, чтобы я искал единения с вами, пользуясь доселе вашей любовью. Ибо вы составляете собой лучшее украшение всех царств, спасительную охрану всего мира, на вас по справедливости
Одновременно с богословскими штудиями император не бросал и труды юридические. Завершилась работа по кодификации права. Уже в конце 533 года Трибониан и его советники закончили «Дигесты Юстиниана»: сборник норм права, сформулированных авторитетными юристами прошлого267. На создание пятидесяти книг, в которых было собрано около 9200 фрагментов, ушло менее трех лет! 16 декабря Юстиниан специальным эдиктом («Tanta») утвердил Дигесты (или «Пандекты»), придав им силу закона с 30 декабря.
Вполне вероятно, что Юстиниан, безусловно ставя интересы государства выше интересов частного лица и рассматривая себя как олицетворение государства, просто возвращал себе то имущество, которым это государство когда-то одарило того или иного сенатора: ведь основным источником богатств служилой аристократии Константинополя была как раз государственная служба291.
Всё это обсудив и посоветовавшись с данной нам Богом благочестивейшей супругой281, и сообщив свое мнение тебе [префекту претория Востока Иоанну], мы издаем настоящий закон...»
За строками юридических формул действительно угадывается личность автора — дотошного, любознательного, властного, но при этом самокритичного и богобоязненного, искренне стремящегося исправить279 (даже «излечить» — Юстиниан порой употреблял соответствующий греческий глагол: θεραπεύω) «неустройства» юридической регламентации жизни.
В том же году Юстиниан заповедал петь в церквах: Единородный Сыне и Слове Божий. Устроил также часы на Милие»264.
В самом же Константинополе единоверием и не пахло. Осенью 533 года, во время землетрясения, напуганная толпа собралась на форуме Константина, славила Юстиниана и одновременно призывала сжечь акты Халкидонского собора.
Епископ Маронеи Иннокентий, чьи записи об этом событии сохранились, восхваляет речь императора, в которой были явлены качества известных любому средневековому человеку персонажей: «кротость Давида, терпение Моисея и благость апостолов». Подобная характеристика звучит по меньшей мере странно: кротким, терпеливым и благостным Юстиниана можно было назвать лишь в припадке безудержной лести. Впрочем, это мог быть просто риторический прием. Или изощренное издевательство — не случайно Иннокентий говорил именно о словах императора.
Иоанн Малала описал василевса почти так же лаконично: «Был он невысокого роста, широкогрудый, с красивым носом, белым цветом лица, вьющимися волосами. Был он круглолиц, красив, [несмотря на то, что] у него не было волос на лбу, цветущий на вид, [хотя] борода и голова его поседели, великодушный, христианин. Любил партию венетов. Он был фракийцем, родом из Ведерианы»191.
В XVI веке турками была уничтожена и гигантская конная статуя Юстиниана, с 543 года находившаяся на высокой колонне на площади Августеон в Константинополе. Император простирал руку к востоку, а позолоченные корона-туфа и шар в его руке были в ясную погоду видны из многих точек города и даже с моря. От колонны сохранились лишь массивная прямоугольная капитель (музей Топкапы в Стамбуле), зарисовки, сделанные европейскими путешественниками, абстрактные изображения на русских иконах (одна из них — «Воздвижение Креста, с избранными святыми» — находится в Третьяковской галерее) да словесные описания.
