Думаю, Зверь останется со мной навсегда, даже когда я вырасту большим. И только если у меня будет свой ребёнок, такой же, как я сейчас, и он будет бояться темноты, тогда, может быть, я одолжу ему своего Зверя из темноты. Ненадолго.
Все его страшные истории всегда заканчивались хорошо. Страшные звери проваливались сквозь землю, или добрые звери их побеждали. Во всех папиных историях всегда были злые и добрые чудища. Мой Зверь из темноты — не злой и не добрый. Иногда он бывает добрым, а иногда — злым. Когда он со мной ссорится или пугает меня, тогда он, наверное, злой. Но, когда Зверь согласился пойти со мной в страшную пещеру, чтоб там меня охранять, или когда он защищал меня в снах про воров, тогда Зверь из темноты был добрым.
Зверь объяснил мне, что на Земле есть два вида Тёмных Зверей. Местные и такие, как он, прилетевшие издалека. Местные связаны с предметами, животными и людьми. У них нет своих мыслей. Они могут только подражать. Я поднимаю руку — и тень моя поднимает руку. Но те Звери из темноты, что приходят издалека, — истинные Тёмные Звери — сотканы из тонких, совсем тонюсеньких мыслей.
Когда-то все были младенцами, все люди и все звери. Даже дедушка и бабушка. И только мой Зверь никогда не был маленьким и никогда не рождался. Он всегда был таким, как сейчас, Зверем из темноты. Я расспрашивал его про Зверей из темноты. И Зверь рассказал, что все они приходят из тьмы меж звёздами. Тамошняя темнота — самая тёмная, какая только бывает. И свет там — самый яркий и сильный из всех. И там, среди звёзд, живут не только Звери Темноты, но и Звери Света.
Зверь объяснил мне, что мёртвые не похожи на живых. У них как бы есть адрес, кладбище, но это не настоящий дом, а просто такое место, куда можно посылать мысли.
Вечер за вечером мама сидела у моей кровати и объясняла, что арабы такие же люди, как и мы. У них есть родители, мама с папой, есть даже дяди и тёти. У моего папы есть друзья-арабы. Их дети, как и мы, учатся в школах. Родители любят их, мамы укладывают их вечером в постель и поют им колыбельные. И вообще, сказала мама, есть хорошие арабы и есть плохие, так же как бывают хорошие и плохие евреи. Я спросил, почему же тогда за мной во сне никогда не гонится плохой еврей. Мама сказала: — Может, потому что у нас пока ещё нет мира.
— Ты только представь себе, Зверь, ведь они могли идти рядом по улице, встретиться, даже встать перед одной и той же витриной, и мама могла бы спросить у папы: «Не подскажете, который час?», и всё равно бы они не знали, что они — мои мама с папой.
Теперь, чтобы научить медведей танцевать, пол не нагревают, рассказывал папа. Теперь дрессируют не страхом, а лаской и лакомствами. Нужно любить животное. Любить — значит ласково разговаривать с ним, угощать его тем, что животное особенно любит. Каждый раз, как медведь поднимает лапу, давать ему за это что-нибудь вкусное. До тех пор, пока медведь не поймёт: поднимешь лапу — получишь много вкусной еды.
Однажды ночью, ещё до того, как мы подружились, я решил, может, Зверь станет не таким страшным, если я с ним заговорю. Я позвал его шёпотом: — Зверь, эй, Зверь! Он не отозвался. Может, не знал, стоит ли вступать в разговоры. У него ведь не было никого в целом свете — ни друзей, ни близких, ни даже маленькой сестрёнки. Другие Звери, которые живут под кроватями у других детей, ему не родня. Это он мне потом рассказал, когда мы подружились. Про себя и про встречи Зверей из темноты в детских комнатах.
