Чехов прав: новый год такая же дрянь, как и старый.
Теперь уже не до семейного тепла – выговориться бы до дна, до самой последней правды.
Аня знала: пока мать не отругает всех, включая ее саму, – не двинется с места.
Пудровая сладость роз и олеандров обняла ее, едва прокрутилась дверь аэропорта.
Она неловко благодарила, он некрасиво улыбался.
Лечь вот так вместе в постель теперь казалось странным. Полгода прошло, столько всего изменилось. Одно дело – там, в гостиной, за поцелуями опуститься на диван, фонари за окном, она с дороги, он заждался…
мусорном потоке промелькнуло что-то светлое, изящное, вроде винтового табурета, который ставят к роялю. Или показалось
Собака моя, ну ты что, не надо, – Чехов, хоть и терпеть не мог таких сцен, прижал ее к себе,
какая-то лишь ей присущая ерунда вроде «полночи мыла голову» или «порвался башмак».
Пахло ванилью, коньяком, спелой примятой травой. Они не говорили – они дышали, захлебывались.
