Махакайя вдруг начал видеть свой голос. Он мерцал и переливался и напоминал ту птицу в изумрудном и оранжевом одеянии из перьев, с острым нацеленным дротиком клюва — нацеленным на смысл. Махакайя созерцал свой голос-птицу. Птица повисла над его обритой головой, трепеща крыльями и полетела к императору в сиреневом халате с крошечными золотыми звездами, сделала круг над его головой и затем воспарила, видимая всем, но ее никто, кроме монаха и не замечал, взоры собравшихся были устремлены на Махакайю и императора.
миновал жаркие пески, одолел горные кручи с ледяными языками, широкие степи, города, полные торговцев и ремесленников, воинов, музыкантов и певцов, служителей разных вер в своих храмах; достиг Железных Ворот, переплыл великие реки, прошел Большие Снежные Горы, в которых видел гигантских каменных Будд, и наконец достиг Наланды, где меня встретил Шилабхадра, ветхий и высохший, но обрадовавшийся мне, ибо и ему было предзнаменование о приходе странника издалека, который облегчит страдания его лет. Но избавление это он обретет в даянии, ведь название монастыря того требует: Наланда означает Нена
Я, монах Поднебесной, много слышавший о других монахах, отправлявшихся в Западный край за сутрами и шастрами, дабы распространять у нас, на востоке, свет Будды, дерзко вознамерился поступить так же. Мечта
Да будет торговля всегда служить знанию и вере, но не коварству, чревоугодию и вражде. Да возводят торговцы ступы и монастыри и вскармливают жаждущих истины. Только в этом смысл торговли, — в строительстве ступы мира, дарующей свет. Ибо торговля дело всегда нечистое, но очищается
Если бы я научился тому, что умеешь ты, уважаемый Таджика, а именно созерцать звуки, то, наверное, сумел бы понять это. Ведь мысль — это слово, а слово всегда звучит. Мыслить и есть созерцать звуки. И это самосозерцание.
Будь я диким верблюдом, сопровождал бы твой караван издали». — «Почему же не идти в караване?» — вопросил монах. «Ни тюков, ни седла, ни узды не потреплю, — тут же ответил каган, щуря крупные узкие глаза и дотрагиваясь до серебристой бородки пальцами в перстнях». — «Разве быть каганом не то же самое?» — спросил Махакайя. И Тун-Джабгу-хан рассмеялся, кивая.