Да, Боратынский, ты живешь. Твоя стезя, иная слову, иглами шевелит. Но мне-то лечь в асфальт, что над землею стелют! Не в землю, но туда, где умереть нельзя, чтобы воскреснуть
Как трудно все! Мерцает редкий снег меж редких веток. В освещеньи ртутном мертвец, питейный человек, мешок с добром сиюминутным, — ни жалости не вызовет, ни зла, но каждая судьба чиста и неподсудна, когда вот так неузнанной прошла.
Когда с Никольской колокольни ударят тонкие часы, забудешь, Господи, как больно нас время бьет. Но так чисты прикосновенья меди к ветру, и звон, скользящий вдоль канала, подобен верному ответу на тьму невысказанных жалоб.
