Кто хорошо знает предмет, то бишь судьбу литературы советской поры [30-е годы], поймёт, что одного такого текста вполне могло хватить для того, чтобы все произведения автора канули бы в беспамятство… (В. Перельмутер.)
Описание очередного дня сурка, начавшегося зимним утром ("поседевшей ночью"), "когда и в окнах, и в людях ночь и нигде, ни в переуличье, ни на площадях, ни живой души", и окончившегося полной сюрриализма ночью, полной странных людей, голов-лампочек, очередей за логикой и падающего красного снега.
Серый тесный день продолжает охватывать мозг, не дает уснуть, и не ясно в какой момент заканчивается реальность и наступает сон. Вокруг безумие и ирриальность.
Все бытие Шушанина пронизано обреченностью. Он подавлен и предчувствует некую угрозу. Его будто окружают обрывки разговоров, отражающие его собственные страхи, тревоги, переживания и мысли, которые таит и от которых бежит.
Даже дома чувствует небезопасность и очень радуется, когда всё также привычно "его, шушашинское, окно было черным".
Он дереализован. Потерян в растянувшемся времени и вязком пространстве. Сам себя ощущает привидением. Да, даже собственные ноги как будто живут своей жизнью, несут сквозь холод и пепел, лабиринты улиц и дворов, лестниц и парадных, бульваров и трамваев, сквозь мешанину лиц, мимо безязычных колоколов, звонящих беззвонный благовест. И так каждый день, по кругу.
"Будем учиться не жить, будем…"
Однозначно - читать. Схожие ощущения от нынешнего времени.
Разве ты не замечала, что уже несколько лет, как в нашу жизнь вкралось несуществование. Исподволь, тишком. Мы ещё вправлены в своё старое пространство, как пни на месте срубленного леса [5]. Но жизни наши давно уже сложены в штабеля, и не для нас, а для других. Вот эти часы с пульсирующей стрелкой на моём запястье ещё мои, но время уже не моё, оно чужое и не пустит ни меня, ни тебя ни в единую из своих секунд. Ведь что такое смерть? Частный случай безнадёжности. Только. И разве мы, в самом наименовании которых «интеллигенты» всё ещё слышится древнее слово intellectus [6], разве мы все не вчерчены в безнадёжность!.. Людей прибыло. Земли убыло. И становится так тесно, что сразу и быть, и сознавать уже нельзя. Что ж, пусть берут бытие, — я предпочитаю не быть, но сознавать