– Послушай, захочешь накормить ребенка – не то что в мечеть, куда угодно пойдешь, – огрызнулась мама. – Когда ты была маленькая, мне было все равно, на кого работать, лишь бы тебя накормить. Когда дети голодные, тут не до теологических споров. Жизнь заставит – повяжешь платок, наденешь паранджу и станешь кем угодно. Знаешь, что самое страшное со мной было в жизни?
– Что?
– Когда мама, твоя бабушка, умирала, а я сидела рядом и ничего не могла сделать. И когда ты подходила и говорила: «Мама, я есть хочу», а у меня денег в кошельке – на батон хлеба. Так что не спрашивай меня, откуда, почему и зачем. Я не знаю. Я могла голодать, есть серые макароны, но тебя я должна была накормить. Понимаешь? И ты такая же.
– Мам, а почему они плохо едят? Я им готовлю, стараюсь, а они капризничают…
– Пусть капризничают. Готовь, подавай, только не воспитывай. Знаешь, я совсем не понимаю женщин, матерей, которые говорят, что если ребенок проголодается, то придет и съест. Тех, кто воспитывает едой. Мол, не хочешь этого – вообще ничего не получишь. Дети должны есть вкусно и много, и все, что захотят и когда захотят. И ты встанешь к плите и приготовишь. Заработаешь, достанешь, приволочешь, надрывая спину. Себя куска лишишь, но они будут сыты. Не дай бог тебе пережить то, что пережила я – когда не могла тебе суп сварить. Не из чего было. Не дай бог твоим детям терпеть голод. Ни секунды. А тебе – продаваться за кусок мяса. Продаваться с потрохами. Так что не гневи судьбу.
Мама говорила, что это главный рецепт семейного счастья – уметь накрывать стол для мужа и детей. И я ей верю.
Когда я носила дочь, то ела сладкое. Мне казалось, что после порции шоколада или пирожного она гладит меня рукой по животу. Внутри живота. Я это совершенно четко осознавала и чувствовала – это было так приятно, даже не могу передать как. За эти ощущения можно было и жизнь отдать, не то что фигуру.
