Правда, с помощью таких развеселых Соборов Петр держал при себе представителей аристократии. Спьяну развязывались языки, и уследить за дурными помыслами каждого было легче.
сами семьи заставляли слишком худых дочерей чаще лежать и давали им спиртное, чтобы быстрее толстели. Тоненькая девушка считалась болезненной. Выносить и выкормить многочисленное потомство, работать по дому и в поле могла лишь крепкая и пышная. Такой эталон красоты на Руси сохранялся довольно долгое время. Уже упомянутый англичанин Коллинз в XVII столетии отмечал:
«Красотою женщин они считают толстоту. Говорят: Дай мне Бог толстоту, а я себе дам красоту».
Но вернемся к пагубным привычкам. «Пьянство жен отлучает от мужа», – глаголет нам источник XVI века. В нетрезвом состоянии случались и драки, и оскорбления. «Срамословие» в сторону проходящего человека могло повлечь за собой епитимью – церковное наказание. Например, бить 12 поклонов и прочесть столько-то молитв. Коллинз отмечал, что немало женщин XVII века предавались этому пороку – пьянству
Немало челобитных XVII века посвящены женскому пьянству. Откуда оно взялось? После распространения кабаков, после того как научились создавать спирт и самогон, крепкие напитки перестали быть диковиной. Добавим к этому беспросветность жизни многих женщин: с рождения подчиняться отцу и матери, затем в доме мужа беспрекословно слушать свекра и свекровь, а если еще муж – постылый, с которым обвенчали против воли… Кроме того, муж – довольно часто – поднимал руку на жену. В «Домострое» прямо указывалось, как следует обращаться в провинившейся женой:
«Ни за какую вину ни по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить… ничем деревянным не бить. Кто в сердцах так бьет или с кручины, многие беды от того случаются: слепота и глухота, наступают головные боли и боль зубная, а у беременных женщин дети в утробе повреждаются. Плетью же… осторожно бить, и разумно и больно – если вина велика. За ослушание и нерадение – рубашку задрав, плеткой постегать, за руки держа и по вине смотря, да поучив попенять».
«Взяв Казань и узнав о существовании в нем Ханского кабака, он (Иван Грозный. – Прим. авт.) страшно заинтересовался этим новым видом питейного заведения… Прибыв в Первопрестольную, он приказал устроить для стрельцов Царев кабак, отличавшийся от Ханского тем, что в нем была воспрещена продажа какой-либо еды. Появление такого кабака было встречено сочувственно, и… кабаки стали появляться везде и всюду. Народ и посадские люди, не имея возможности, в силу запрещения, приготовлять у себя пития, поневоле устремились к кабаку и понесли в него гроши. Кабак стал давать громадный доход».
Появиться в нетрезвом виде на улице было стыдно. Более того, при Иване Грозном такое грозило избиением батогами или даже тюрьмой. Но открывшиеся возможности «пития» в кабаках (которые стали появляться во всех городах) очень пагубно сказались на русском народе.
От тюркских народов достался нам и напиток буза – сладкий, из проса. По крепости он был похож на слабенькое пиво, примерно в 4 градуса. Варили бузу долго, а те, кто чрезмерно увлекался ею, шли вразнос, бузили. О бузе писали еще в XIX веке такие классики, как Лев Николаевич Толстой и Михаил Юрьевич Лермонтов. «Да вот хоть черкесы, – продолжал он, – как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка» («Герой нашего времени», М. Ю. Лермонтов).
Но когда же пить русскому мужику, если его жизнь – это круглосуточная работа? Забота о стольких близких? Этот образ – неграмотного, сирого, вечно пьющего и забитого человека – никак не вяжется с реальностью. Так было или нет пьянство на Руси?
А вот в Тобольской губернии в XIX веке рассуждали иначе: если украл девку – значит, очень люба. Значит, сердце пламенем горит и будет такой парень хорошим мужем. «Да что это делается? – восклицала крестьянка. – Выдавать девку? Что мы, голодом, что ли, сидим, чтобы девку своими руками в чужие люди отдавать?» Одна держава – а какие разные обычаи!
Русский дом долгое время был простым, крестьянским, вросшим в землю. А потом возносился на деревянных столбах ввысь. Одевался камнем, опоясывался широким крыльцом, словно кушаком. Обзаводился острыми башенками, рос вширь, в глубину, спускался под землю.
