Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели.
Улыбаюсь кому-то из парней, мне в ответ подмигивают. Так, как умеют подмигивать только мужчины – сразу двумя глазами, с кивком. Иногда мужчины так кивают своим детям, с нежностью. И очень редко – друзьям.
Так хочется жить. Почему так хочется жить? Почему так же не хочется жить в обычные дни, в мирные? Потому что никто не ограничивает во времени? Живи – не хочу…
наш куратор обещал нам ордена. Вася послал его нахер, и куратор ушёл и больше не приходил.
Странно, людям часто не о чем разговаривать, - встретившись - они молчат; и при этом думают всё время, неустанно болтается в их головах какая-то бурда, безвкусный гоголь-моголь сомнений или обид или воспоминаний…
Я помню, как она просыпалась, – и совсем не помню, как засыпала. Наверное, я всегда засыпал первым.
Первую пьем за наше здоровье. Вторую - за тех, кто нас ждёт. Третью - молча и не чокаясь. «Давай браток… Пусть пухом…» После третьей глаза заблестели, и даже от души отлегло - всё-таки нехорошо, когда душа человеческая не помянута. Но особенно развеселиться нам Семёныч не дал.
Девушкам ведь надо всего три вещи, - чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы… они могли поделиться своим даром… Всего-ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому, что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай как надо и - всё будет, как хочешь. Я это десятки раз видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете… Можно домой ее к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Самый гадкий вариант - в гостинице. Туда только законченные твари идут. Гостиница, - погостили и ушли. Хуй погостил в ней и - до свиданья… Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю… Ты подумай, Егор, мужики они лопухи. Но в них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор, божьего дара-то нет. Хуй себе и хуй. Висит. Какой это божий дар! И самое главное, это не парни девочек снимают, а наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели. Но их мало. А все остальные мужики - простые существа. Не мудрые. Их самих девушки снимают. Я серьёзно… Импульсы от них исходят, от девочек - рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь… чулочки… пожалей меня, когда мне грустно… и всё… Ты представь, Егор! - Саня повернулся ко мне, - Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голенькая, ложится с ним вместе. В рот себе берёт его… мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему… Куролесит, как заполошная… Он ее мнёт всю, тонкую… В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят, как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку. Погладь ее. Получишь сразу. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый примитивный, - она сразу на все готова. Она знает-то тебя, на один комплект чулочков и на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у неё сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры? Я молчу.
Если бы я знала, что у меня будешь ты, я бы ни разу никогда ни к кому не прикоснулась.
В углу “почивальни” стоит несколько ящиков с патронами, гранатами и подствольниками – нам привезли, развлекаться.
