В тех случаях, когда что-нибудь было не по ней, она тотчас же начинала задумываться, впадала в глубокую меланхолию, и такое состояние продолжалось недели две или три.
— Астафий Иваныч! — Что, спрашиваю, Емельянушка? — Вы продайте шинеленочку то, как я помру, а меня в ней не хороните. Я и так полежу; а она вещь ценная; вам пригодиться может. Тут у меня так, сударь, защемило сердце, что и сказать нельзя. Вижу, что тоска предсмертная к человеку подступает.