Зазвонили колокола. Люди склонили голову, и некоторые даже застонали. Глядя на проезжающую восковую фигуру, я подумал: а чего, интересно, Генрих действительно достиг, что принесло его «замечательное царствование»? Мне вспомнилось все, что я видел за последние десять лет: разрушенные древние монастыри, бездомные монахи, выгнанные на улицу слуги... Преследования и сожжения — меня передернуло при воспоминании о том, как Энн Аскью разнесло на Смитфилде голову. Великая война, не приведшая ни к чему и лишь разорившая страну. Если это обнищание продолжится, разразится беда: простые люди не вынесут этого. И всегда, всегда при Генрихе над головой каждого из его подданных маячила тень топора.
Однако было также известно, что король придавал большое значение традиционным рыцарским ценностям, и такой человек вполне мог быть шокирован пытками благородной женщины, хотя и не видел ничего предосудительного в том, чтобы сжечь ее заживо.
Одно время, как ты знаешь, я даже усомнился в существовании Бога. Но я знаю, что, если в человеческой душе борются вера и сомнение, душа от этого становится сильнее и чище.
— Стало быть, вам нужен так называемый наемный меч, — уныло проговорил я. Так на юридическом жаргоне именовались беспринципные эксперты, которые за приличные деньги поклянутся, что черное — это белое и наоборот. Разумеется, таких всегда хватало.
Самые новые шиллинги были покрыты лишь тонким слоем серебра, который быстро изнашивался. Король получил в народе прозвище Старый Медный Нос. Деньги невероятно обесценились: хотя в шиллинге традиционно было двенадцать пенсов, за новые монеты торговцы не давали и шести.
В декабре герцога Норфолка и его сына графа Суррея внезапно арестовали: графа обвинили в противозаконном включении королевского герба в свой собственный. В соответствии с так называемым Биллем об опале парламент приговорил обоих к смерти за государственную измену. Молодого графа в январе обезглавили, и Норфолк, матерый консерватор, тоже взошел бы вслед за ним на эшафот, не умри король накануне казни. Лично мне все это дело казалось сфабрикованным — такие штуки Генрих VIII проделывал и раньше, чтобы избавиться от Анны Болейн или от Томаса Кромвеля. А теперь старый герцог, чудом оставшийся в живых, сидел в Тауэре.
— Когда я уезжал в Лондон, мне говорили, как великолепны королевские дворцы. Теперь я и сам увидел, что это правда. И все же — здесь царят страх и смерть, больше чем в остальном мире.
Тут, совершенно неожиданно, губы Генриха сложились в чопорную улыбку. — Пожалуй, суждения Екатерины немного легкомысленны, но, — его величество пренебрежительно махнул рукой, — королева всего лишь женщина, и она излишне эмоциональна. Здесь ничего не говорится против мессы. Книга определенно не еретическая. — Он говорил высокопарно, безапелляционно, как и подобает человеку, уполномоченному выносить суждения самим Богом, каковым Генрих искренне себя и считал. — Страх Кейт чрезмерен, — заключил он.
— Только архиепископ Кранмер. После того как королева написала эту книгу, она поняла, что ее могут счесть слишком радикальной. Она поинтересовалась его мнением, и милорд архиепископ заявил, что публиковать подобное сочинение нельзя. Но рукопись не успели уничтожить, потому что она пропала. Ее украл тот стражник, — осмелился сказать я. — Так что королева не обманывала вас, ваше величество: она намеревалась сразу сжечь книгу, чтобы не прогневать вас.
