Не убийство, нет… Я взяла чужие деньги. И много.
Сказав это, она вместо ожидаемого облегчения испытала еще более тяжелое чувство, чем стыд, — почувствовала себя перед этим уродом полным ничтожеством.
— Сколько? — Тон его сразу изменился. Валентина, подняв глаза, увидела перед собой подтянутого, с жестким взглядом человека. Даже плечи его распрямились.
— Три тысячи долларов, — выпалила она. — Я просто украла их, понимаете? Потому что не могла поступить иначе…
— Когда это случилось?
— Позавчера. И мне точно известно, что их еще не хватились. Если бы вы смогли дать мне эту сумму, я бы вернула эти деньги, положила их обратно в сейф… и постепенно, в течение какого-то времени, расплатилась бы с вами. Для вас, для деловых мужчин, это, разумеется, — ноздри ее от непомерной гордыни раздулись, — не сумма… Боже, что я несу…
И она, очнувшись, вскочила и бросилась к выходу. Фернандель за ней. Проявив завидную проворность и быстроту, он догнал ее, схватил за руку. Губы его почти касались ее уха, когда он говорил ей, захлебываясь от переполнявших его чувств:
— Я дам вам эти деньги и даже не спрошу, зачем вы их… позаимствовали. Это ваша жизнь, вы имеете право на свои тайны. У женщины могут быть дети, близкие родственники, которым могла понадобиться помощь, — он словно помогал и ей и себе одновременно оправдать эту кражу, — да мало ли… Даже если то, что вы совершили, каким-то образом связано с криминальным делом, я закрою на это глаза… Только оставьте мне ваши координаты, прошу вас! Ваш номер телефона, адрес, и позвольте мне изредка беспокоить вас редкими телефонными звонками. Я буду счастлив оплатить ваше беспокойство этой суммой… Вы согласны?
— Вы хотели бы, чтобы я стала вашей любовницей? — Решив назвать вещи своими именами, она напряглась в ожидании ответа, но так и не смогла скрыть вложенного в этот вопрос презрения.
— Нет. — Он тряхнул руками и ссутулился, как очень виноватый человек.
— Но тогда что же будет стоять за вашими телефонными звонками? Я должна все знать…
На этот раз он ничего не ответил.
— Тогда и я буду с вами откровенна: у меня нет другого выбора.
Вера слушала его, и ей не верилось, что это она, Вера Обухова, стоит, чуть покачиваясь на тонких шпильках, на желтом блестящем паркете музейного зала и впитывает всеми органами чувств саму красоту, само совершенство… Она теперь имеет право на духовную жизнь, на полное очищение, на возвышение, на воспарение над с
продавщицам из этого отдела, запомнили они и ее молодого человека. Они сказали, что он был очень красив…
— Но… насколько я знаю этих людей, — проговорил Руденко, — они все симпатичные, рослые, яркие… Один Либин, ваш, извините, покойный муж, словно сошел с обложки киножурнала…
— Нет, это не он… — просто заметила она и как ни в чем не бывало продолжила: — И не смотрите на меня как на умалишенную. Я знаю, что говорю…
— Но почему Игудин? — хором спросили ее мужчины, потому что на улице Некрасова до того, как уехать в Израиль, жил именно он.
— Да потому что его в школе звали Аполлоном… — еще более туманно ответила она.
