Но нам, живым, суждено решительно перелистывать неудачные дни, подгоняя время в ожидании лучшей жизни. И хотя календарь последней недели уже рассчитан для каждого из нас, мы расточительно ждем следующей пятницы, слепо уверенные в том, что она обязательно настанет.
Да и как иначе? Ведь на пятницу у всех у нас важные планы…
– Представляешь, привезли этого Варапаева из областного морга… и что ты думаешь? У него кроме крутого гроба, в котором связь и кислород на случай летаргии, еще и шов секционный был. И на хрена, спрашивается, Варапаеву в ящике рация, если у него внутри все органы вперемежку?
Когда меня спрашивали, зачем я уничтожил очередную вещь, как мог объяснял, что исключительно в исследовательских целях – хотел узнать, что внутри.
В половине шестого вечера в морге было тихо. Все, кто мог ходить, ушли. Остальные остались со мной, но тишины никто из них не нарушал.
Я шел по коридору патологоанатомического отделения, который вел меня к дверям в зал холодильника, за очередной жертвой Минздрава.
И была у него какая-то уникальная стадия алкоголизма, наукой пока не изученная. Он пил каждые тридцать минут, по стопке. А в конце рабочего дня – три. Не запивал и не закусывал. То есть не пьянствовал, а поддерживал концентрацию зелья в крови, будто анестезиолог какой-нибудь.
Десятка была заплачена джигиту не зря. Ехали действительно резво. Один раз было очень страшно. И потом еще два раза, но уже не так.
Лишь немногие в госпитале знали, что прикрытая матрасом и одеялом верхняя часть, застеленная больничным бельем, легко откидывалась в сторону. А под ней – вместительная ниша, в которую можно было что-нибудь спрятать. Драгоценности, картины, грязное белье, контрабанду или мертвеца. Мы прятали мертвецов.
То, что вы держите в руках, в научных кругах известно, как диэтиламид лизергиновой кислоты. Или ЛСД
Вслед за вопросом «зачем мне синий в норе?» приходит другой вопрос: «Зачем я в норе, если знаю, что синий есть?»
