Дядя Толик, дядя Толик, постриги меня под нолик
Нельзя возвращаться к тому, кто нарушил клятву. Ни в коем случае. Лучше биться головой о стену, приковать себя цепями к батарее, терпеть, сгрызать в кровь пальцы, кричать, царапать пол и стены, пока боль не отпустит. Но вернуться туда, где тебя предали, – никогда. Никогда…
Падала, вставала и снова бежала. Вернулась домой и легла умирать.
Иногда всерьез размышляю о том, чтобы стать феминисткой, но откладываю важное решение до тех пор, пока не выясню, что за зверь такой этот феминизм
Я была одинокой, потерянной девочкой, а он заменил мне отца. И друга, и мужа, и любовника заодно. Он был моим воздухом. Самым родным, любимым, единственным. Я смотрела на него преданной собакой, готовой умереть за него, душу отдать. И так прошли два самых счастливых и одновременно невыносимых, взрывомозговыносящих года в моей жизни.
Возвращались в номер и трахались как кролики. Высасывая друг из друга жизнь по ниточке. Потому что вместе жить получалось плохо, а врозь – вообще никак.
накрывает плохо изученное наукой чувство, когда от нахлынувшей нежности невыносимо хочется отгрызть кусок другого человека.
Нельзя возвращаться к тому, кто нарушил клятву. Ни в коем случае. Лучше биться головой о стену, приковать себя цепями к батарее, терпеть, сгрызать в кровь пальцы, кричать, царапать пол и стены, пока боль не отпустит. Но вернуться туда, где тебя предали, – никогда. Никогда…
Если ты готов прощать вновь и вновь, тебя обязательно предадут снова: ведь это не сложно – ты сам даешь повод. А у предателя не остается ран, поэтому он не чувствует твоих страданий, не понимает обид.
– Ты знаешь, что я со шлюхами не тусуюсь.
– Боишься испачкаться? – улыбается он.
Устало выдыхаю.
– Нет.
– Так резину для этого ведь и придумали!
Не объяснять же ему сейчас, что мне даже прикасаться к падшим женщинам мерзко и неприятно, не то что совать в них части своего тела?
