а самом деле мы алчем не добра или зла, а силы. В ком-то эта жажда сильней, в ком-то глуше, но никто не лишён её вовсе. Есть сила воина, сила красавицы, лицедея, жреца, государя, мастерового, певца... Причём каждый человек глубоко в душе знает, что никакой силы не будет без трудов, лишений и боли. Только кто-то не боится сам поднимать муки и тяготы, а другой не боится доставлять их другим
кто хочет что-то сделать, тот делает. А кто не хочет, придумывает отговорки
Ты непобедим. Пока сам не объявишь, что побеждён.
Боли не надо бояться. Хотя бы потому, что этот страх, как, впрочем, и всякий другой, лишён смысла. Из него ничто не вырастет, а боль придёт всё равно. Не пытайся от неё убежать. Потеряешь гораздо больше. Прими её. Пусть она станет огнём, который выжигает пустые частицы, оставляя железо...
— Так я и не испёк тебе правильных калачей, брат мой, — повернув голову к Волкодаву, вздохнул Иригойен.
Венн пожал плечами:
— Спечёшь ещё. И морской прилив увидишь, если захочешь.
— Если захочу...
— Да, если захочешь, — без усмешки повторил Волкодав. — Ты непобедим. Пока сам не объявишь, что побеждён.
Иригойен взял его за руку:
— Когда ты так говоришь, эти слова кажутся камнями, по которым можно идти...
Вечером того же дня он спустил с лежака ноги. Наутро — вышел во двор и пересёк его, ни разу не задохнувшись.
Если жизнь спрашивает с человека больше, чем тот способен осилить, человек не выдерживает. Кто-то ломается сразу, кто-то догорает постепенно, как свечка, подожжённая с обоих концов.
Присутствуй во всём, что ты делаешь, каким бы незначительным это дело тебе ни казалось.
Боги создали нас, чтобы мы смотрели в небо,
Тот путь, который для него легче. Который оплачивается чужой болью, не своей.
— И не получится, — кивнула степная жрица. — Все рождаются чистыми и добрыми, все зовут мамку и просят не крови, а молока... И после, даже когда творят жуткие злодеяния, каждый сам для себя — правильный и хороший.
